Сна не было ни в одном глазу. Стараясь не шуметь, он вынес из кухни стул и остался в саду смотреть, как меняется небо, теряя ночную тьму и набираясь золота. Через какое-то время дверная ручка уехала вниз, и в открывшуюся дверь вышли собаки. Они постояли рядом с ним пару минут, глядя вверх и водя носами, а потом сели рядом. Он в недоумении переводил взгляд с одной на другую, а потом сообразил, что уже давно светло, и им пора завтракать. Деликатно, но настойчиво, кивнул он.

Они поели, поблагодарили и пошли из кухни. Он двинулся следом, повторяя ежеутренний молчаливый ритуал. Теперь, когда он оставил попытки штурма их непреклонного нежелания брать его с собой, между ними установилось что-то вроде договорённости. Негласной и на не определённых условиях. Но всё-таки. Проводив собак, хвосты определённо виляли, он ушёл досыпать.

Рано. Ещё совсем рано. Он встаёт с постели, одевается и спускается вниз. Выходит в сад. Осматривается кругом. Вокруг него проносятся последние секунды хозяйственного мыла вчерашнего ветра. Вот и безветрие. Он остаётся у двери. Он ждёт, как теперь часто ждёт здесь в районе четырёх утра. Вот и первое дуновение. Сырое. Сырое и свежее. Вкусное. Волны мурашек накатывают на него, покалывает щёки и пальцы. Он напряжённо всматривается в ещё тёмное небо и вдруг замечает бирюзовые искры. Это он, это его ветер! Он набирает его полные лёгкие. У него зудят лопатки и мгновенно проясняется в голове. Он готов бежать. Лететь! Он идёт через свой сад, идёт к калитке. Он знает – они уже там и ждут его. Так и есть. Он с удивлением замечает, что большая в ошейнике. Он хочет снять его, но она отводит морду. Меньшая начинает прыгать вокруг и просительно тявкать. Большая смотрит на неё, на него, потом снова на неё и пару раз разрешающе стукает хвостом по утоптанному грунту дорожки. Меньшая стрелой уносится в дом и, вернувшись со своим ярко-красным ошейником, начинает прыгать вокруг него. Он смеётся и надевает ошейник и ей.

Они отправляются через луг. В лес. В лесу совсем темно, идти трудно. Это даже нельзя назвать ходьбой, строго говоря. Это полоса препятствий. И постоянные ветки в лицо. В конце концов они забредают в такую глушь, что, кажется, дальше хода нет уже даже собакам. Они останавливаются, и тогда он замечает свой путеводный поток бирюзы. Тонкую и лёгкую сияющую нить. Идя вслед за ней, они доходят до двух сосен, сросшихся у земли и уходящих далеко в небо развилкой. Он, как и раньше, проходит её первым. Собаки за ним. По ту сторону светлее и гораздо. Перед ними выход из леса. Лес заканчивается так вдруг, что он снова пятится, оглядываясь назад, словно желая удостовериться в том, что лес на месте. И снова он замечает, что собаки неотрывно смотрят перед собой. Он поворачивается спиной к лесу. И наконец он видит. Он видит то, что приковывает к себе взгляды собак.

Он видит. Хотя не понимает пока, что именно. Они вышли из леса и стоят перед грунтовой дорожкой, такой же, как на краю деревни, за его садом. Дорожка уходит и вправо, и влево, на сколько хватает глаз. А по ту сторону дорожки расстилается огромное поле.

Он проснулся, просто открыв глаза в стену. Закрыв их обратно, он перевернулся на спину и вытянулся. Продолжение. Он следил за этим сном, как за сюжетом фильма. Разница была только в том, что тут главный герой – он. Вдруг посреди накрывшего его от того, что сон продолжился, покоя в его голову потянулись вопросы, как бельё на верёвке от дома до дома. Каким образом большая оказалась в ошейнике? Странный, в общем-то, вопрос. Обстоятельства дня накануне ведь не затрагиваются. Может, она уже была в нём. Она же красовалась перед зеркалом, когда надела его впервые. Может, забыла снять на ночь. Ладно. Оставим это на совести дня накануне. Но меньшая провернула свой фокус буквально у них на глазах. Ну, не на глазах, иначе он бы не задавался этим вопросом. Как она умудрилась сама войти и выйти, когда бегала за своим ошейником? Она ведь всегда ждёт, что большая ей поможет. А может, не поможет. Может, он не вполне разобрался в их субординации. В голове молча повисло удивление. Посреди которого вдруг появилась свежая простыня – четыре утра?! На кой? Ни в одном сне до этого не было меняющегося ветра, все они начинались уже утром. Пусть и совсем ранним, но ведь не в четыре. Собакам, конечно, виднее, во сколько выходить, но они ведь и не выходят во столько. Зато понятно, какой ветер будет накануне. Ветер хозяйственного мыла. Пока он здесь жил, ему ещё не довелось пережить сутки хозяйственного мыла. Запах из сна был запахом хозяйственного магазина его детства. Он даже помнил, как до него идти от дома бабушки. За дом, через дорогу, мимо киоска с мороженым, обклеенного бумажными кружочками-крышечками от пломбира и розового фруктового в вафельных стаканчиках, мимо молочного, немного ещё прямо и на первом этаже жёлтого трёхэтажного жилого дома по левую руку, откуда, кстати, уже рукой подать и до дома крестной его матери. Да, мимо гаражей, мимо летней сцены… Вот, значит, какой ветер будет накануне. Интересно. А может, и четыре утра за этим.