Папа испытывал ужасные страдания, но продолжал двигаться, затем внезапно выскочил из канавы, прицелился в шумную стайку вспорхнувших птиц и выстрелил случайно сразу из двух стволов. Тут же он снова исчез, так как двойная отдача дробовика двенадцатого калибра равносильна нокауту мощным ударом в челюсть справа.

Как папа и предсказывал, гунны полетели прямо на меня. Я был так возбужден, что забыл спустить предохранитель, но это оказалось даже к лучшему. Когда птицы пролетали над головой, я увидел, что это такая прелестная стайка луговых жаворонков, какой я еще ни разу в жизни не встречал.

Немного погодя папа возвратился к автомобилю, и мы двинулись дальше. Он правил одной рукой, а другой отдирал от лица колючки. Я не болтал, чувствуя, что молчать безопаснее.

Тем не менее наш первый день на охоте все-таки прошел не безуспешно. К вечеру мы обнаружили птичий выводок, и папа с тридцати ярдов убил двух птиц великолепным дуплетом. Мы очень гордились собой, возвращаясь к дому. А разгружая автомобиль, папа увидел, что к нам подходит один из соседей – между прочим, опытный охотник, – и с гордостью поднял связку птиц.

Это произвело впечатление. Сосед стремительно бросился к автомобилю и, вырвав птиц у моего отца, пробормотал:

– Ради бога, Моуэт, скорее прячьте эту проклятую дичь! Разве вы не знаете, что до сезона охоты на степных тетеревов еще целая неделя.

В ту первую осень мы с папой научились многому. Мы узнали, что венгерская куропатка – самая хитрая из птиц: быстрая, как пуля в полете, и почти такая же быстроногая, как газель, когда она бежит по земле по густым зарослям. Мы привыкли к шумному и стремительному вылету куропаток из высокой болотной травы, похожему на взрыв. Мы узнали, что есть только один вид утки, по которой уважающие себя охотники Запада соизволят стрелять: это зеленоголовая кряква. Желание добыть почетный трофей едва не обернулось для нас трагедией.

Как-то в октябре мы обнаружили десяток зеленоголовок, которые безмятежно кормились в болотце метрах в пятнадцати от хижины, по-видимому, давно заброшенной. Хотя утки выглядели немного крупнее тех, за которыми мы безрезультатно гонялись целый сезон, мы с трудом поверили тому, что у них оказался хозяин, да к тому же еще и инспектор по охране дичи, человек с крайне преувеличенным представлением о стоимости своей домашней птицы. В тот раз мы еще легко отделались, так как хозяин-инспектор мог бы обвинить нас в превышении нормы отстрела, будь такая норма применима к домашним уткам.

Тот первый сезон убедительно показал, что нам очень не хватает помощи подружейной собаки – если не пойнтера, то но крайней мере хорошего ретривера[13]. Мы потеряли много раненых в крыло куропаток, которым удалось убежать и спрятаться. Один раз чуть не потеряли самого папу, когда он вошел в озеро с зыбучим песком, чтобы достать птицу, которую позже определили как большого баклана. Память о потерянных птицах и особенно о зыбучем песке мучила папу целый год и придала новый вес доводам мамы в пользу Матта, когда подошел следующий сезон охоты. Она свято верила в собаку, а может быть, это было только женское упрямство.

Папа сдавал позиции медленно и пытался обороняться.

– Ведь так очевидно, что Матт не охотничья собака! – настаивал он, отступая еще на пару шагов.

– Ерунда! – возражала мама. – Ты отлично знаешь, что если Матт решится, то он все может сделать. Вот увидишь.

Не думаю, чтобы папа хоть один раз открыто признал себя побежденным. Никаких слов не было сказано, но, когда охотничий сезон приблизился, стало ясно без слов: Матту дадут возможность показать себя.