– Возьми кусочек колбасы, дай собаке и скомандуй «Лежать!», – приказал великан и дал мне поводок.

Я так и сделал. Собака меня послушала.

– Теперь скажи ему «Сидеть!», – продолжал командовать боец.

Собака выполнила и эту мою команду.

– Все. А теперь пошел вон отсюда, – завершил солдат разговор.

Весь тест не занял больше минуты. С досадой я отдал этому огромному человеку поводок. Было очень обидно, ведь этот «шкаф» просто не дал показать, как я умею ладить с собакой! Уже став бойцом-кинологом, я узнал, что целью этого задания была не проверка, как человек контактирует с животным, а куда более прозаическая – убедиться, что у испытуемого нет аллергии на собачью шерсть. В следующий раз я коснусь собаки и дам ей команду только через девять месяцев.

Все, изнурительная физическая часть гибуша закончилась! Всех, кто просочился через ее сито и не застрял, пригласили сесть напротив комнаты, где проходили собеседования с целью поближе познакомиться с соискателями и попытаться выяснить, готовы ли они психологически к службе в спецподразделении.

Солдаты заходили по одному и выходили, усталые и озабоченные, по истечении 5—10 минут. Когда подошла моя очередь, я вошел в помещение. В отличие от собеседования в парашютной бригаде, приемная комиссия состояла всего из двух вполне доброжелательных молодых ребят. Они шутили и смеялись. Словом, обстановка разительно отличалась от той, что я видел раньше. Несмотря на веселый тон, дурацкий вопрос об Иване Грозном задан не был. Меня сразу спросили, почему я хочу служить здесь и откуда знаю об этом подразделении. Теперь я отвечал, конечно же, совершенно иначе – с восхищением рассказывал об Окец. Изучив все нюансы истории подразделения по материалам из интернета, я старательно пытался показать все свои знания. От этих двух человек зависела моя дальнейшая судьба! Именно они могли превратить мою мечту в реальность или, наоборот, обратить в прах. Я лез из кожи вон, пытаясь показать, насколько подхожу для службы в подразделении и, наверное, в своем красноречии немного перестарался.

– Скажи, ты много врешь? – последовал неожиданный вопрос.

– Я никогда не вру! – запальчиво, по-детски тут же ответил я.

Члены комиссии рассмеялись.

– Не может быть такого, что ты вообще никогда не врешь. Все врут! – сказал один из парней.

– Когда твоя подруга спрашивает тебя, толстая ли она, ты что, говоришь ей правду? – ехидно спросил другой.

– Нет… – вынужден был признать я.

– А когда твоя младшая сестра рисует что-то очень некрасивое и спрашивает тебя, хорошо ли она нарисовала, разве ты ей не врешь? – продолжали наседать они.

– Но это не ложь! Это маленькие хитрости в семье! – я отчаянно защищался. – Ложь во спасение. Но я никогда не вру в больших и серьезных вопросах.

Я очень испугался, что меня сочтут лжецом и завалят на этом психологическом тесте, когда, казалось бы, все шансы пройти гибуш у меня есть.

– Хорошо, – сказал один из парней и стал что-то писать в журнале. Он и его напарник вмиг стали предельно серьезными.

Разговор длился еще пять минут, а потом меня отправили в офис девушки-служащей по имени Мейталь, ответственной за экономическое положение военнослужащих и их семей. Ей важно было убедиться, что служба в подразделении никак финансово не ухудшит положение семьи солдата. Когда мы познакомились, она спросила:

– Я вижу, что твоя семья – это только мама, ты и твой младший брат. Скажи, когда ты будешь служить и, может быть, редко сможешь навещать свою семью, это никак не повлияет на их экономическое положение и психологическое состояние?

Я уверенно ответил, что семья меня поддерживает в стремлении служить в этой части.