– Вы полагаете, именно в этом и заключается литературный талант? – громко спросил Черницын.

– Талант, – усмехнулся Радлов. – Поистине сокровенное слово. Каждый мечтает, чтобы оно когда-либо было бы произнесено в его адрес. Нет, мы сейчас не станем пытаться найти ключи к этому понятию. Это явно преждевременно. Я думаю, мы еще далеки от понимания его сакрального смысла. А нас все то время, что мы тут пробудем, будет интересовать только сакральный смысл. Именно он отрывает двери ко всему остальному. В том числе и к славе, к известности и даже к большим гонорарам. Не все это осознают, но даже те, кто творит литературу ширпотреба, обладает тайным знанием сакрального воздействия. Уж поверьте мне в этом. Другое дело, что сакральный смысл может быть разного уровня. Но даже на самой низкой отметки он все равно присутствует. По моему разумению именно способность проникать в него отличает всех нас, господ литераторов. Одни могут это сделать, другим это не дано, как бы не пыжились.

– Но что такое, по-вашему, сакральное? – снова подал голос Черницын. Пожалуй, он всех внимательней слушал Радлова.

– Я ждал этого вопроса. Сакральное, с моей точки зрения, это проникновение в самую основу явления. То, что задевает всех, что не оставляет большинство людей равнодушными. Почему-то многие полагают, что речь непременно должно идти о возвышенном, даже о божественном. Я вам говорю – ерунда! Сакральное есть везде, даже в луже грязи. Надо только его открыть, почувствовать. Это как нерв в зубе. Кто научится его находить, тот и окажется победителем.

– Но какой смысл в таком низком сакральном? – спросил Карташев.

Взгляд Радлова снова на мгновение приклеился к синяку молодого человека.

– Смысл? Хотите совет, не надо искать смысла. Ищите сакральное, и смысл появится сам по себе, даже если вы этого не заметите. Его заметит читатель, он всегда, как рыба, клюет на смысл. Правда, почти всегда он тоже не осознает, что его настиг смысл, но он ощущает некоторое воодушевление, в крайнем случае, интерес. И тогда ваше дело в шляпе, вы поймали удачу за рога.

– Так просто? – удивился Сальников.

– Даже проще, чем вы думаете, – усмехнулся Радлов. – Беда лишь в том, что большинство нашего брата проезжают на санях вдохновения мимо смысла, как мимо своей остановки. И несет их в никуда, вернее, в поля вечного забвения. Вы только представьте, сколько писателей навечно забыто. Страшно подумать. Сочинительство – это на самом деле лотерея, в которой выигрывают единицы, а играют тысячи. Каждый в тайне мечтает о бессмертие, но чаще всего умирает раньше своей естественной кончины, исчерпав данное ему свыше. И об этом стоит задуматься. – Радлов сел, он, в самом деле, почувствовал некоторое утомление.

– И что же тогда нам делать? – довольно грубо спросил Сальников.

– Что делать? Это уж каждый пусть решаем сам. Литература – это часть жизни. А жизнь так устроена, что каждый из нас ежеминутно, даже ежесекундно принимает необратимые решения. – Радлов снова встал. – Вы должны понимать, что литература – одна из самых ответственных занятий в мире. Никакая другая дисциплина, даже философия не способна к столь глубокому и всестороннему отражению и осмыслению мирозданья и роли человека в нем. Это универсальное средство познания, по крайней мере, на ментальном уровне. Разумеется, человечество опошляет все, к чему прикасается. И оно приспосабливает литературу к своим низменным потребностям. Но ведь и это по-своему замечательно! Мы должны знать и понимать низменное столь же хорошо, как и возвышенное. Тем более, между ними такое небольшое расстояние. Зато, какой диапазон! Вот им-то литература и занимается.