Параллельно он заглядывал в глаза мне. И будь я не так мотивирована разорвать эти отношения, наверное, полезла бы что-то доказывать. Поддавшись на эмоциональную провокацию. Но я держалась. Я должна была спастись и спасти детей от этого разрушения.

Я молчала, доверив следователю самому сделать выводы. Следователь спросил у Алекса:

– А как вы объясните происхождение синяков на теле вашей супруги?

– Пить надо меньше! – сказал Алекс презрительно кивнув головой в мою сторону.

У меня всё кипело внутри: «Что же он за чудовище? Когда же это все закончится?» – думала я. Но я молчала. К слову сказать, выглядела я очень хорошо: ухожена, в хорошей физической форме, причесана. На мне был красивый дорогой домашний костюм. Дома у меня было идеально чисто. Ложь Алекса была настолько очевидной и нелепой, что даже мне в какой-то момент стало за него стыдно.

– А что произошло с зеркалом в прихожей? – беспристрастно спросил у мужа следователь, кивнув в сторону перебинтованной руки Алекса.

– Зеркало треснуло от старости, – сказал Алекс, ни капли не покраснев.

– Ммм, понятно, – с усмешкой сказал следователь.

– Василиса Георгиевна, какова основная цель вашего вызова? Чего вы хотите сейчас?, – строго спросил полицейский.

– Я боюсь этого человека. И больше не могу подвергаться домашнему насилию. Со мной так нельзя! Я прошу его уехать отсюда. И в дом-то его сейчас пустила только, чтобы он забрал вещи. Для меня важно, чтобы он уехал! – сухо и уверенно сказала я.

Я решительно посмотрела на следователя, а затем и на Алекса.

Алекс вновь побагровел. Он встал, налил себе стакан воды, прислонился к стене и сказал:

– Я могу уйти отсюда только при одном условии. Если ты мне пообещаешь, что через неделю я снова вернусь сюда, к тебе и мы продолжим жить вместе, – переходя на фальцет сказал Алекс, на его груди были пятна гнева, а правое веко дергалось.

Его внутреннее напряжение было настолько сильным, что вся кухня словно пропиталась токсичностью. Казалось еще чуть-чуть и тут все загорится.

Я, набравшись храбрости, сказала:

– Нет! Ты больше сюда не вернешься. Я подаю на развод. Со мной так нельзя! С меня хватит! Я не могу больше это терпеть! Я не согласна и требую, чтобы ты ушел навсегда.

Алекс был вне себя от ярости, он стал похож на огнедышащего дракона. И при следователе едва сдерживался.

– Василиса Георгиевна просит чтобы вы покинули данное помещение, – сказал следователь.

– Ну вы, товарищ полицейский, забавный человек, я смотрю! Мало ли что хочет эта алкоголичка! Она просто невменяемая женщина! Как я могу оставить своих детей с этой дамой? Вы по закону не имеете права ничего со мной сделать! Я ее законный муж. И никто без моего согласия меня из дома не выкинет, – говорил разъяренный Алекс.

– Да, вы правы Алексей Дмитриевич, по закону вы имеете право здесь оставаться. Но как мужчина мужчине я рекомендую вам уйти. Вы причинили этой женщине боль. И не только ей. У вас есть двое несовершеннолетних детей. Они не должны быть участниками этого беспредела, – сказал следователь очень грозным голосов, вплотную приблизившись к Алексу.

– Я настоятельно рекомендую вам уйти, – посмотрев прямо в глаза моему мужу, сказал полицейский.

Алекс привык играть. Да не просто играть, а выигрывать. Вот и сейчас он не унимался. Ему важно было почувствовать себя если не дирижером, то первой скрипкой этого концерта. И он с видом мученика, принявшего свою участь произнес:

– Вы знаете, я с вами, пожалуй, соглашусь. Я уеду. Дайте мне только пол часа. Я соберу все свои вещи. Она меня давно не любит и пытается переложить ответственность на меня за все свои поступки и поведение. Насильно мил не будешь, как говориться. Я уйду, уйду. Да. Я знаю, Василиса, ты через неделю остынешь, и мы снова будем жить вместе. Все вы бабы, такие! Такие эмоциональные! Ты оклеветала меня, выставила полным идиотом! Но! Я тебя люблю. И я прощаю тебя заранее. Я все тебе прощаю. Когда ты остынешь и одумаешься я вернусь. Только позови, -пустив слезу сдавленным голосом ответил Алекс.