Год пропал. Я уехала в Одессу и устроилась на работу в Государственную научную библиотеку имени А. М. Горького. Крупнейшую в городе. А оттуда уже, автоматом, поступила в Институт культуры на книгоиздательский факультет.

Ну, все это довольно скучно…

А веселуха началась у меня буквально с той минуты, как я вдохнула густой аромат акаций, соскочив с подножки вагона.

Меня встречали дед и бабушка. С огромным букетом моих любимых розовых пионов.

…Через пару дней мы с Людочкой отправились в кинотеатр Короленко смотреть самый крутой зарубежный фильм «И дождь смывает все следы». У нас были хорошие места в первых рядах, но они были уже заняты какой-то парочкой и я, заикнувшись, что, мол, ошибочка вышла и не могли бы молодые люди пересесть, тут же и пожалела об этом.

– Шо-шо? – приблатнённый Ромео сощурил один глаз, сплюнув в газетный кулечек усики и глазки вареных рАчков (так в Одессе называются мелкие рачки, но ударение ставится на первом слоге), ви шота сказали или мине послышалося, миледи?

– Ой, Гарик, шо ты так нервничаешь? Девочки уже идут прямо и не оглядываются. Да, девочки? – отреагировала Джульетта, сильно смахивающая на посмертную маску Тутанхамона, ритуально раскрашенную и не успевшую хорошо просохнуть.

Тут Людочка, вздернув подбородок и цедя слова, чем поразила меня до изумления, так как я знала ее совсем другой – сдержанной и спокойной, – с типичной оттяжечкой одесской произнесла:

– Шота тут щас пипснуло, не? – и она оглянулась на меня. Я кивнула. – Так, мальки придонные, бистро сделали ноги и шоб я вас долго искала… Считаю до трох. На счет раз начинаю сильно волноваться и не отвечаю за результат.

На счет раз оба начали выбираться из кресел и, проходя мимо нас, Ромео что-то тихо произнёс. Людочка ухватила его за пряжку ремня и сказала:

– Слюшай сюда, прищ, советую форточку прикрыть – сильно дует. А нет – так шоб ты знал, зародыш, я хорошо обращаюся с хирургическим ножом. И от это от, шо ниже пряжки твоего ремня, могу тебе укоротить даже без личной просьбы пациента. Шоб ты знал.

Это был первый, но далеко не последний урок новой жизни, преподанный мне Людочкой. Мы ходили на море, набрав полную торбу фруктов и положив в самый низ свернутое «марселевое» (пикейное) одеяло. На топчанах обычно лежали курортники, потому что топчаны были платные. Можно было взять напрокат шезлонг и оставить в залог часы или паспорт, чтоб уж наверняка клиенты их не украли.

Но местная молодежь предпочитала раскладывать свои полотенца и пляжные подстилки на бетонной полосе ланжероновского массива, потому что справа располагался бетонный пирс, упирающийся в волнорез, а внизу справа был песочный пляж лягушатника, того самого, где плескалась малышня. Туда мы не ходили.

И вот мы лежим, намазанные защитным кремом, загораем, глаза закрыты. Вдруг мне на живот капает сверху. Дождь исключался.

Я открыла глаза и увидела уже сидящего сбоку от меня парня.

– Драссте, – произносит он. – Не бороздите свой девичий лобик морщинами. Ви меня не знаете. Но это поправимо. Я Толик, курсант «вышки».

Я знала уже, что «вышка» – это высшая мореходка.

– Таня, – говорю я.

– Приезжая? Я ж слышу – не местный выговор.

– Уже местная, – я потихоньку разглядываю крепкого и хорошо сложенного парня. У него короткая стрижка, темные волосы и глаза. Он симпатичный и улыбчивый, загорелый, мускулистый. Вот и все… Чего-то маловато. Судя по способу знакомства – это давняя домашняя заготовка, и он вылавливает такую плотву, как я, частенько, и я просто какая-нибудь 136-я однодневная любовь.

Людочки, кстати, поблизости не обнаруживается. Я увидела ее зеленую шапочку над водой массива. Людочка плещется у самых камней, где крабы перебегают от одной норки к другой. Рядом с ней, как поплавок, качается мужская голова.