– Что поделываете, молодежь? – поинтересовался тот. Неизменный капюшон приоткрыл легкую улыбку и забавные ямочки на щеках, так несвойственные взрослым.

– Да вот, смотрим, как луна растет, – пошутил Мартин. Тээм одобрительно кивнул.

– Дело хорошее. Энергия растущей луны дает вдохновение, а кое-кому и надежду. Вот увидишь, уже завтра в твоей голове зазвучат новые ритмы, которыми захочется делиться. Приходи ко мне, как проснешься, подберу тебе какой-нибудь инструмент для новых звуков.

– Как всегда, плата у тебя небольшая? – осведомился Мартин.

– Как всегда. Для тебя небольшая, всего-то свеженький сон принести, а для меня весьма ценная. Особенно на растущую-то луну, – заметил Тээм.

Марта внезапно оживилась и, прищурившись, внимательно посмотрела на него.

– Скажи, Тээм, а какие звезды наощупь?

– Отчего ты решила, что мне это известно? – спросил он лукаво, набивая трубку.

– Знаешь, если где-то поселяется человек в капюшоне, который приторговывает снами, он определенно знает что-то о звездах. Трудно до них добраться?

Тээм задумчиво затянулся.

– Знаешь, мне не доводилось их щупать. Но видел довольно близко. Хотя насчет звезд никогда нельзя быть уверенным, близко они или далеко. Вдруг это просто большая звезда за многие тысячи километров от тебя? А добираются все тоже по-разному. Если тебе очень хочется, то обязательно доберешься. А кто-то всю жизнь тянется к ним, но потом бросает. А вдруг ему предначертано было до них долететь годам к девяноста? А он и не знал. А бросив, оказался в начале пути… и уже сомневается, а нужно ли ему это. Да и звезды ли это вообще.

– Грустно, – вздохнула Марта. – Надеюсь, мне не придется ждать до девяноста.

– О, нет. Я видел твои сны. Ты слетаешь к звездам не раз.

– Ты, значит, веришь в судьбу? В то, что предначертано?

– Я верю в людей. Жаль, они не всегда делают то же самое.

– Ну ладно, мне пора, – с этими словами Марта поднялась и, оставив несколько мокрых следов на деревянном настиле, натянула тряпичные кеды. – Всем спокойной ночи.

Глядя вслед удаляющейся тонкой фигурке, Мартин вновь задумчиво произнес:

– Ну почему она всегда так?

– Как – так? – заинтересовался Тээм.

– Ну, понимаешь, она не радуется. Сотни человек, обитатели этого замечательного города, а поверь мне, я уже успел увидеть немало городов, считают себя счастливейшими людьми на земле. Особенно те, кто, как и я, смог вырваться с Материка. Они спокойные, улыбаются друг другу и просто рады тому, что они находятся там, где могут выразить себя и быть услышанными.

– А радоваться разве обязательно? – спросил Тээм. Мартин озадаченно взглянул на него.

– А как же еще? Ведь тут так клево! Мне кажется, здесь все это делают. Смотри, почки распускаются – классно. Свежим кофе, смешанным с ветром, тянет с набережной – классно. Торговцы на рынке перекрикиваются, ловят туристов – живо, классно, по-настоящему все!

– Только вот взаправду ли по-настоящему? – задумчиво проговорил Торговец Мелочами и умолк на несколько секунд. Затем продолжил: – Как ты думаешь, что принесла в это место Марта?

Мартин непонимающе смотрел на него.

– Она нужна Городу. Это место не могло бы быть настолько пронзительно радостным без нее. Она его печаль, его ностальгия по несбывшемуся, завершающий элемент паззла полноты и неоднозначности жизни. Она напоминание всем жителям о том, что живым можно и нужно быть и в грусти, и в страдании. Возможно, тебе только предстоит это узнать…

Тээм с нежностью посмотрел на постепенно растворяющийся в тени деревьев худощавый силуэт девушки и погрузился в воспоминания. Он знал Марту еще девочкой. Она часто заходила в его белую хижину и, как многие до нее, в обмен на морские безделушки отдавала сны. Тревожные сны, про отчима и маму. В ее грезах отчим, в жизни лысеющий безобидный клерк среднего возраста, представал коварным монстром, забирающим жизненные силы у всех невинных существ, которых встречал на пути. Семья Марты сбежала от отца-тирана – они с матерью часто ругались, а маленькая Марта пряталась от скандалов в кладовке и в своем воображаемом мире. Она-то и узнала первая про Синий город от подружки и загорелась желанием посмотреть на него хоть одним глазком. Долго уговаривала маму, молодую целеустремленную женщину, поехать на экскурсию. А как только ее подошвы впервые коснулись облупленной васильковой краски на мостовой Круглой площади, и вовсе захотела остаться. Но вернуться удалось лишь через пару лет, когда мама снова вышла замуж и какое-то время казалась счастливой, погрузившись с головой в работу и новые отношения. А Марта продолжала грезить, теперь уже о первых лучах солнца, ласкающих синие стены и черепичные крыши, о пропитанных морской солью шелестящих на ветру листьях. Она начала рисовать… По всей их крошечной квартирке копились стопки листов со сказочными сюжетами. Солнце, выложенное из разноцветных камней в центре Круглой площади. Разномастные горшки с цветами на лазурной стене. Касающиеся друг друга руки из окон напротив на Кольцевой улице. Синий кобальт и ультрамарин постоянно были в ходу. Изо дня в день всеми правдами и неправдами Марта уговаривала маму переехать, но та строила успешную карьеру на Материке и никуда не собиралась. Ее жизнь складывалась замечательно, а девочка дневала и ночевала в кладовке, завешанной от пола до потолка ее мечтами о чуде. Иногда Марта наказывала себя – царапала пером, а потом и лезвием, свои тонкие запястья и подушечки пальцев. Однажды, во время очередной экскурсии, они с мамой снова оказались в хижине Тээма. Маме Марты, очевидно, все творящиеся здесь чудеса казались бессмыслицей – в тот момент, когда она со скучающим видом разглядывала длинные полки, заставленные сокровищами моря, и изо всех сил демонстрировала дружелюбие, Тээм не выдержал и спросил: «А вы знаете, что ваша дочь травмирует себя?» – «Конечно, – спокойно ответила та. – Это переходный возраст. Плюс отец у нее был не сахар. Перерастет.» Женщина смотрела на него с наигранной улыбкой, но без особого интереса. Она хотела казаться позитивной и преуспевающей, но из-под маски беззаботности проглядывала растерянность. «Отпустите ее, пожалуйста. – неожиданно произнес он. – Ее картинки нужны Городу. Здесь ей будет хорошо. Ведь когда она калечит пальцы, она не может рисовать…»