– Лия! – Вика постучала громче. – Вставай! Завтрак через десять минут, давай скорее, а то я уйду без тебя!

Лия прикрыла рот рукой, пытаясь понять происходящее, но сознание отказывалось принимать увиденное. Это было немыслимо, противоречило логике, всему, что она знала о мире и о себе. Если это сон, то почему он не заканчивается? Почему запахи, звуки и прикосновения такие отчётливые, не оставляют места сомнениям? Почему её тело ощущает себя двадцатилетним, полным энергии, которой у неё уже давно не было?

Она сделала шаг к двери. Её пальцы дрожали, когда она дотронулась до холодной металлической ручки. Под ногами слегка подрагивал пол, но это была не зыбкость сна, а её собственная неуверенность. За этой дверью находилась реальная, живая Вика, не воспоминание, не иллюзия, а подруга, голос которой звучал так же звонко, как и в их студенческие годы.

Лия втянула воздух, стараясь собраться. Она должна понять, что происходит. Где она оказалась? Почему её жизнь внезапно изменилась? И самое главное – что делать дальше?

Двадцатилетняя девушка стояла перед дверью, сжимая в пальцах холодную ручку. Голос Вики, такой же звонкий, как раньше, звучал за дверью, пробуждая что—то забытое, но невероятно тёплое. Всё её естество сопротивлялось этому моменту – разум отчаянно цеплялся за мысли о том, что это всего лишь сон, игра подсознания, но тело чувствовало иную правду.

Она сделала глубокий вдох и повернула ручку.

Коридор встретил её знакомым полумраком, тусклым светом круглых плафонов, висящих на потолке, слегка облупленными дверями с табличками, на которых чьей—то рукой были выцарапаны нецензурные надписи. Запах стоял терпкий, смешанный – дешёвые духи, выветрившийся табак, влажное дерево и слабый аромат невысохшего белья. Всё это было таким привычным, до боли знакомым, словно она не жила долгие десятилетия в другом времени, а всего лишь вчера ложилась спать в этой комнате, просыпаясь к учебному дню.

Вика стояла напротив, облокотившись на дверной косяк, с довольной улыбкой на лице. Она ничуть не изменилась – те же весёлые искорки в карих глазах, та же лёгкая уверенность в себе, тот же задор, которым она всегда заражала окружающих.

– Ну наконец—то, – протянула она, сложив руки на груди. – Ты что, решила спать до обеда?

Лия смотрела на неё, не в силах вымолвить ни слова. В горле пересохло, голос застрял где—то внутри, не желая выходить. Она столько лет не слышала этот голос, не видела этот взгляд, не чувствовала рядом эту энергию, которая всегда делала Вику центром любой компании.

– Ты чего зависла? – Вика удивленно подняла бровь. – Забыла, что у нас сегодня лекция по теории литературы? Или ты так устала от бурных ночных размышлений, что даже говорить не можешь?

Она рассмеялась, чуть наклонив голову, и в этом движении было что—то до боли родное. Лия всё ещё помнила, знала этот смех, этот голос, эту интонацию. Всё было на месте. Всё, кроме одного: происходящее не могло быть правдой.

– Прости, просто… странное утро, – наконец выдавила она, с трудом заставив себя улыбнуться.

– Ну да, наверняка ты всю ночь сочиняла новый шедевр, – съехидничала Вика, отталкиваясь от стены и шагнув ближе. – Ладно, давай быстрее, Олег уже нас ждёт.

Она развернулась, направляясь по коридору, и Лия последовала за ней, ещё не до конца понимая, как именно ей теперь вести себя.

Шаги гулко отдавались в коридоре, знакомом до каждой мелочи. Те же перекошенные дверные косяки, тот же тусклый свет, те же размытые, заплесневелые пятна на стенах, которые пытались закрасить перед приездом комиссии, но только сделали ещё хуже. Из—за одной из дверей раздавалась музыка: кто—то слушал на стареньком магнитофоне "Кино". Из другой доносился спор: спорили громко, жарко, перебивая друг друга. Студенческая жизнь здесь текла так же, как и в её воспоминаниях, будто никаких десятилетий не прошло, будто всё только начиналось.