— Ой, я не вовремя, — бормочет она. — Простите… не знала…

И как-то совсем скисает, сильнее прижимая к себе пресловутую коробочку из-под крема.

— Сегодня моя свадьба, — говорит, наконец, Афина, приближаясь к ней, — и я не потерплю больше постных мин. Мне хватает и двух, — она кивает себе за спину, где маячат шкафоподобные фигуры Гефеста и Геракла.

Приобнимает Психею за плечи и ведёт в пиршественную залу, точнее, в обычную столовую научного института, временно переоборудованную в оную.

Мы все следуем за ними.

Я отмечаю, что Психея сейчас похожа на испуганную земную библиотекаршу: строгий серый костюм с прямой юбкой до колен, простая белая с чёрную полоску блуза и туфельки-лодочки. Прическа — узел на затылке, из которого выбилось несколько русых локонов. Вид совсем не праздничный.

Афина усаживает её по правую сторону от себя рядом со мной, и Психея даже осушает одним махом бокал вина, отчего её и так огромные глаза становятся и вовсе размером с блюдца.

Мы всё смотрим на неё, явственно понимая — празднику пришёл конец. Хорошо, что Афина не злится. Мудрая, она всегда правильно расставляет акценты.

Я же не свожу взгляда с коробочки, которую Психея сейчас ставит рядом с собой на стол. Ту, которую я некогда передавала ей с кремом для Афродиты, украшали жемчужины и перламутр. На этой же поблёскивают изумруды и хризолит — мои камни.

Психея ловит мой взгляд, судорожно сглатывает — наверное, смущают бедняжку десятки устремлённых на неё взглядов.

Хорошо, что, когда взывала сигнализация, Загрей и Макария выпроводили смертных: уж не знаю, какие предлоги нашли, остаётся надеяться — уважительные. Но это хорошо, потому что происходящее ныне точно не для людских глаз и ушей.

— Это Гермес, — тихо произносит Психея. — Он прислал меня. Афродита, — всхлип, — у него в плену.

За прошедшие тысячелетия они успели не только примириться, но и подружиться. Психея делала Афродиту более душевной, Афродита же учила свою бывшую невестку (с Эротом они всё-таки расстались; впрочем, попытка наладить отношения с Танатосом тоже не увенчалась успехом) раскованности и уверенности в себе. И сейчас Психея нешуточно переживала за подругу.

— Он не сказал мне, зачем она ему. Он только просил передать тебе, — пристальный взгляд на меня, — эту коробочку и сказал, что ему нужна твоя красота. Но в этот раз он настаивает на личной встрече, чтобы получить её.

Повисает тишина, все переваривают услышанное.

Первым молчание нарушает Аид.

— Этого следовало ожидать, — говорит он. — Было только вопросом времени: когда именно он протянет свои загребущие руки к Персефоне…

Со всех сторон согласно поддакивают. Афина даже сочувственно накрывает мою ладонь своей: мол, держись, подруга, если что — мы рядом.

Аид между тем продолжает:

— …Пугает другое: теперь он вышел в открытую. Даже посла направил. Это новая тактика. И она мне ой как не нравится.

Да уж, мне тоже не очень нравится смена действий со стороны того, кого прозвали богом Хитрости. Гермес явно что-то задумал, и мы пока не можем определить — что именно.

— Аид, — встревает Гефест, — а давай я к нему. Под иллюзией. А потом — того-этого, бока намну. Перья у его сандалий прорежу. У меня к нему счёт давний, ещё за мои щипцы.

И показательно так разминает плечи и шею, выхватывая прямо из воздуха свой бессменный всесокрушающий молот.

Афина хмыкает:

— Тогда уж лучше я. Моя иллюзия точно дольше продержится. И бока намять Гермесу не хуже твоего смогу.

Психея качает головой:

— Нет, никаких иллюзий. Не выйдет. То место… ну где он держит Афродиту и… других, наверное… там не держаться иллюзии. Он просил так и передать. Знал, что вы будете предлагать, пытаться сделать всё, чтобы уберечь Персефону.