Хорошо, что в Звёздном Чертоге бесконечно вьётся, теряясь в бездне Вселенной, Скрижаль Мироздания. Там живут подлинные истории, там хранится нестираемая память.

Звездный Чертог… Тот и Сешат… Лепестки чёрных роз ковром ложатся под ноги… Тянется через весь свод сияющее полотно…

Шёл двадцатый год моей семейной жизни…

…Двадцать лет для богов что двадцать минут. Но только в том случае, если твой год не разделён на две неравные части, одна из которых — целых восемь месяцев ожидания и разлуки…

Двадцать лет, в течение которых Персефона пыталась переиграть Ананку[5] и заставить растения цвести в Подземном мире. Каждый раз, спускаясь сюда, в обитель мрака и смерти, она вновь и вновь разбивала клумбы. Но цветы гибли, или же вырастали хилыми и тоже умирали через какое-то время. Но весна упряма, поэтому Персефона раз за разом повторяла свой эксперимент. Это было очень важно для неё: если в Подземном мире пробьются ростки, значит, и в ней самой сможет зародиться жизнь. Значит, сможет появиться на свет главный и самый драгоценный плод из всех, что были созданы ею — плод их с Аидом любви. Невозможной, неправильной, ненормальной, как считали все знакомые боги. Единственно нужной — для неё.

В этот раз Аид, встречая жену у входа в своё царство, таинственно улыбался, а лукавые искры, которые вспыхивали и гасли в чёрных глазах, словно метеориты в космической мгле, говорили о том, что муж что-то задумал.

— Твоё двухсот двадцатилетие, — её день рождения действительно приходился на первый месяц из тех четырёх, что отводились на подземную жизнь, — и годовщина нашей свадьбы (они поженились через три дня после того, как ей исполнилось двести лет). Подарок будет особенным. Тебе понравится.

Сказал, заинтриговал и исчез. Оставил её на попечение истосковавшейся свиты, немедленно утащившей царицу на пир. Персефона, конечно, под разными предлогами стремилась выведать в Гекаты хотя бы часть правды. Но та лишь мотала всеми своими тремя головами, поясняя:

— Такими подробностями Владыка со мной не делится. Ни с кем не делится.

Отчаявшись что-то разузнать и не дождавшись мужа, Персефона ушла в сад, где затеяла возню с розами. Новый сорт. Ей только недавно удалось вырастить их на земле. Деметра, увидев творение дочери, отозвалась однозначно: «Это чудовищно!»

Стебли роз, извилистые и мощные, были обильно усыпаны острыми шипами. А цветы — огромные, с ладонь, распускались только при свете луны. Идеально черные, бархатистые, отливавшие серебром. Персефона была уверена: они смогут расти в аиде. И сейчас возилась с ними, рассаживала, когда на талию легли сильные руки, потянули её вверх. Муж смял её губы горячим голодным поцелуем.

Когда оторвался, она ласково попеняла ему:

— У меня же руки в земле, я тебе весь гимантий[6] измазала.

Он немного горько усмехнулся:

— Ты не можешь меня измазать.

Она покачала головой, по-божественному просто подумав, очистила ладошки и стряхнула мелкие комочки земли с одежды Аида. Он же всё это время блестел глазами, явно показывая, что скоро, совсем скоро случится нечто невероятное.

— Иди, переоденься, — мягко скомандовал.

И сердце Персефоны забилось от сладостного предвкушения: они раньше никогда и никуда не ходили вместе. А ей так хотелось.

— Как мне следует одеться, мой царь? — уточнила на всякий случай. Ведь ей — царице Мира Мёртвых — нельзя ударить в грязь лицом.

— Просто, но элегантно. Волосы собери в пучок и выпусти несколько локонов. Тебе так невероятно идёт.

Её захлестнуло теплом и щемящей нежностью: Аид помнит её причёски! И это раззадоривало ещё больше.

Наверное, она ещё никогда так быстро не собиралась. Когда же вышла из гинекея