– Да.

– Nuit de juin ! Dix-sept ans ! – On se laisse griser. La sève est du champagne et vous monte à la tête… – читает Граве строчки из поэмы Рембо и, не закончив, вопросительно смотрит на девушку.

– On divague, on se sent aux lèvres un baiser. Qui palpite là, comme une petite bête… – подхватывает строфу Кристина.

Антиквар довольно улыбается:

– Как же он романтичен, этот ваш божественный соотечественник.

И полуприкрыв глаза, повторяет последнюю строфу по-итальянски:

– …Вы смотрите вокруг, шатаетесь один, а поцелуй у губ трепещет, как мышонок…

Кристина скептично усмехается, глядя на антиквара, но вдохновленный стихами Граве этого не замечает.

Она огляделась, прошлась со стаканом в руке по комнате, разглядывая висящие на стене картины. Антиквар уже открыл глаза и не без удовольствия следил за ее движениями.

– А у вас здесь красиво, – сказала Кристина.

– Это не для продажи. Я, знаете ли, люблю окружать себя редкими вещами, хотя и не большой любитель живописи. Мне нравится декоративное искусство.

Кристина повернулась к Граве.

– Я передам мэтру Пиньону все фотографии, после изучения которых он примет окончательное решение.

– Надеюсь, оно будет положительным.

Кристина улыбнулась, сделала несколько глотков воды, поставила стакан на стол.

– Мне пора.

– Очень рад был с вами познакомиться.

Граве галантно склонился, целуя руку Кристине. Затем выпрямился, не отпуская руки, и слегка ее пожал.

– Может, поужинаем сегодня вместе, синьорина Кристина?

Кристина рассмеялась, выдернув свою руку из цепких лап антиквара.

– Не хотите ли вы и меня сделать экспонатом вашей прекрасной коллекции?

– Вы заслуживаете большего.

– Сожалею, но мне придется вам отказать. Сегодняшний вечер у меня занят. А завтра с утра я отправляюсь обратно.

– Тогда мне остается надеяться на то, что это не последняя наша с вами встреча.

– Если у вас будут другие предложения, думаю, мэтр Пиньон их с удовольствием рассмотрит.

– Я приложу все усилия, чтобы его вновь заинтересовать. До встречи, Кристина.

– Всего доброго, синьор Граве.

Катя с кофром, висящим на плече, рюкзаком за плечами, с потрепанным чемоданом на колесиках, в куртке и любимых оранжевых кедах на босу ногу вышла из миланского аэропорта, оглядываясь в поисках таблички пресс-пула.

В Италии весна в самом разгаре. Катя расстегнула молнию, ей стало жарко. Она носом втянула в себя аромат нового для себя места. Пахло цветами и несмотря на интенсивность движения машин у аэропорта и взлетающих-прилетающих вдали самолетов, воздух был свеж, а прохладный ветерок быстро остудил Катин вспотевший лоб.

Она летела одна, в самолете никого из журналистов не заприметила, видимо, все приехали заранее, и потому чувствовала себя в полете и здесь, в аэропорту, одинокой и никому не нужной.

Раньше я думала, что страшнее всего в жизни – это остаться в полном одиночестве. Но жизнь показала, что это не так. Страшнее всего – остаться, в конечном итоге, с людьми, которые заставляют тебя чувствовать себя в полном одиночестве. Теперь я это очень хорошо понимаю. Хотя, на самом деле, никто меня так чувствовать не заставлял. Просто так сложились обстоятельства, они не оставили мне выбора. Точнее выбор был. Или, бунтуя против всех и всего, впасть в длительную депрессию, или принять все, как есть, как оно сложилось в моей жизни. Я выбрала второй вариант. И, надо сказать, он оказался на редкость удачным. Одиночество в толпе – отличная модель для существования творческого человека, который замкнут по натуре и потому категорически не приемлет бесцеремонно вторгающихся в его жизнь людей с их радостями, горечью, печалями и прочим. Нелюдимость – это не черта характера, это щит, забрало, надежная защита от вторжения в мое личное пространство других, как правило, не прошенных и абсолютно не нужных мне гостей. Но у этого варианта есть один существенный минус, это, так сказать, палка о двух концах. В минуты отчаяния, тоски или печали это «одиночество в толпе» сжимает шею жесткой удавкой так, что не вздохнуть, накатывает волнами, не прекращая мучить и издеваться: – Что, этого хотела? Ну, получай тогда по полной… В такие периоды Катя надолго уходила от всех, пряталась за дверью своей скромной квартирки, сказавшись больной, и, как дикий зверь, в тишине и темноте зализывала свои душевные раны, которые начинали кровоточить, бередя душу, разрывая сердце и вытаскивая на поверхность все то, о чем она хотела забыть…