В редакции «Имперского вестника» отделом новостей заведовал Вольдемар Найтингейл – редкостный даже по репортёрским меркам патриот, выжига и мудак. Оборудованный феерическим чутьём на ветры, дующие с самых вершин имперской власти. Такое сочетание в обычное время неплохо работало, и Найтингейла регулярно использовали, чтобы подать те или иные новости под наиболее выгодным соусом. Он в этом благородном деле изрядно поднаторел, обрёл без преувеличения всеимперскую известность… и решил, что может всё. Ну, почти всё. Тем более, что он потихоньку скупил пакет акций родного издания, вплотную приближающийся к блокирующему. Словом, к началу описываемых событий Вольдемар дозрел до такого величия, что стал регулярно терять берега. И когда один из его репортёров притащил в редакцию текст «чалобитной», его опубликовали мгновенно. Снабдив остроумными комментариями за авторством понятно кого. Каким местом думал Найтингейл, отправляя текст в печать, не понял никто. Поднять тиражи родному изданию он, конечно, сумел. А вот выкупить очередной пакет акций, которых как раз не хватало до блокирующего – уже нет. Когда твоей деятельностью, трудовой и коммерческой, начинают интересоваться организации, способные одним махом прекратить и то, и другое, и даже самого деятеля… В общем, после двух бесед с дознавателями светило новостной журналистики имело бледный вид, редкие зубы и заблокированные счета. На прощание ему прозрачно намекнули: если что-либо подобное случится ещё раз, мир станет беднее на одного хорошо откормленного борзописца. А его состояние поможет утешиться его многочисленным вдовам и сиротам.

Вольдемар, конечно, увял теперь надолго, но проблему это не решило ни на дюйм. Поскольку новость к этому моменту растиражировали все сколько-нибудь заметные издания. По всей империи. А в их редакции посыпались десятки, сотни, тысячи читательских писем с выражением горячей поддержки… В сочетании с текстами на всех алтарных стелах получалось такое, что императору оставалось либо честно жениться, либо удавиться. Можно было сперва жениться, потом давиться – это уже детали.

– Нет, Виктор, не сходится, – Ульрих пожал плечами. – Когда на башне загорелся факел, ты ещё не испортил с Гринривером отношения.

– А он заранее! Он знал, что я испорчу! Этот выблядок способен и не на такое! Откуда ты вообще его на мою голову…

– Сядь! – рявкнул Ульрих.

Тон был таков, что император сел. Прямо на пол. Власти в голосе старика хватило бы на дюжину Викторов. Всё-таки Ульриху давно перевалило за три тысячи лет, и он мог поставить на место даже слабенького бога.

В комнате повисла тишина. Потом император очень аккуратно поднялся с пола, поставил упавшее кресло и сел в него. Всё это молча.

– Хватит истерики. Тебе уже сорок лет от роду…

– Вообще-то сорок два… – буркнул Виктор.

– Тем более! Давно пора жениться. Виктор, ты выглядишь нелепо, – тон Ульриха стал ворчливым. – Если бы не твои заслуги, я бы давно сменил тебя кем-то другим. У тебя более чем достаточно дядьёв и братьев.

– О, а может, сразу перейдём к этой части? В пользу кого писать отказ? Джастин? А может, Кевин? А как насчёт Бартоломеуса? У него как раз уже трое детей…

– Не валяй дурака. На тебе долг!

– Как будто я просил о короне!

– Если я правильно помню, когда я объявил свою волю, ты притворился мёртвым, – снова хмыкнул старик.

– Да, а ты позвал некроманта. Милый папуля, мне было шестнадцать! – Виктор не скрывал сарказма. – У нас в роду никогда не было проблем с наследниками. Мог бы ещё тогда выбрать Кевина, например. Он и сам рвался, и воспитывали его сообразно. А я не хотел править.