Старик замолчал и стал беззвучно плакать. А я посмотрел вниз, на Амур, на седые, многолетние валуны, и мне на миг почудилось, что в волнах мелькнула и тут же исчезла фигура последней наяды…
Попутчица
Выскочив из такси, я с ужасом взглянул на привокзальные часы – до отправления моего поезда оставалось ровно три минуты…Чертовы пробки! Чертова командировка! Чертова работа! Вот так происходит всегда – как нужно провести репортаж из модного ночного клуба или осветить открытие очередной суперсауны – отправляют моих более именитых коллег, а как ехать в какую-нибудь захолустную дыру – гонят неизменно меня. Ну приходил я в редакцию пару раз не совсем трезвый, ну сорвал однажды интервью с директором завода, где без задержек выплачивают рабочим зарплату – но это же еще не повод губить мою журналистскую карьеру! Аналитик я, а не репортер! Мне обзоры подавай – по искусству там, по инвестициям или, хотя бы, по международной моде.
Вот и сейчас – предстоит тащиться четыре часа на пригородном поезде, чтобы потом в нашей ежедневке,может быть, появилась крохотная заметка, каких я настрогал уже десятки: «План по поставкам комплектующих выполнен на 32%», «Правление колхоза озабочено низким уровнем подготовки молодых специалистов», «Реконструкция колбасного модуля позволит решить проблему местной безработицы»…
Вот и поезд! Закидываю, на бегу, сумку и запрыгиваю сам. Проводница – таких надо снимать в фильмах ужасов – придирчиво изучает мой билет и, обдав меня винным перегаром, освобождает проход. За окном печально проплывают сломанные шлакбаумы, стоящие в тупике ржавые цистерны и какие-то, без опознавательных знаков, индустриальные объекты…Общий вагон! Здравствуй, Россия! Осторожно переступаю через чьи-то вытянутые ноги, помогаю забросить на верхнюю полку чемоданы, даю прикурить, настраиваю гитару, отказываюсь от протянутого стакана с водкой и, наконец, в пугающей близости от туалета, обнаруживаю свободное место. Напротив меня уже изрядно набравшиеся экс-подводники, обнявшись, с упоением вспоминают ночные авралы и боевые дежурства. Хриплые жалобы магнитофонного Розенбаума заглушают заливистые тирады грудного младенца.
Четыре часа! Спать! Если я сейчас не отключусь, то отважные мореходы заставят выпить меня за весь Военно-Морской Флот. Спать, а то скоро начну разбираться в дизелях, батискафах и торпедных установках…
Несколько раз – для приличия – зевнув, я уронил голову на грудь и стал медленно погружаться в бездонную пучину железнодорожного сна. Как обычно, когда я вырубаюсь, хлынули мощные цветовые потоки, зазвучала космическая музыка и замелькали, завертелись, вспыхивая, словно тропические звезды, чьи-то лица. Не знаю, долго ли я отсутствовал, но разбудил меня жуткий, пронизывающий до костей холод – наверное, так чувствует себя забытая в морозилке, вмерзшая в лед бутылка пива…
Брр! Открыв глаза, я решил, что до конца все-таки не проснулся – мое бренное тело находилось в том же грязном, гулко громыхающем вагоне, но все пассажиры его куда-то исчезли! «А они уже вышли на соседней станциии» – услышал я рядом голос и, обернувшись, заметил возле окна неясный женский силуэт. Черт! Я, как кретин, продрых всю дорогу, и следующая остановка – конечная. Моя районная дыра.
Внезапно поезд попал в освещенную фонарями зону, и я внимательнее разгляде свою попутчицу. Одетая в легкий серебристый плащ, она была весьма эффектна собой – длинные, змеевидные волосы нежно обрамляли ангельский, не тронутый морщинами лоб, сквозь полузакрытые веки тускло мерцал изумрудный огонь, а узкие, что-то шепчущие губы являли волнующий образ ожившей готической улыбки ( в десятом классе, влюбившись в учительницу, я стал сочинять стихи ). Незнакомка, словно прочитав мои мысли, загадочно улыбнулась. Какой же я идиот! Мы же здесь совершенно одни! «Вы верите в настоящую любовь?» – услышал я, будто в трансе, страстный шепот, и сердце мое бешенно заколотилось. «Конечно» – имитируя смущение, пролепетал я. «А вы могли бы умереть от любви?».