Тут принесли завтрак. Та самая Марья Петровна принесла большой поднос, на котором стояли тарелочки с жареным мясом, вареными яйцами в затейливых стопочках из фарфора и молодой зеленью с заправкой, высокий бледно-голубой чайник с чаем из трав, чашечки, малюсенький кувшинчик с молоком и еще дышащий печным теплом настоящий домашний хлеб. Расставив все на стол, она сказала, обращаясь к отцу:

– Иван Гаврилыч, надобно еще чего? Или всего достаточно? – Он одобрительно кивнул головой. Та сделала ответный книксен, неуклюже присев, затем повернулась к Анне, улыбнувшись, погладила ее по плечу и пошла в дом.

– Ты сегодня молчаливая с утра. У тебя ничего не болит? – продолжал Иван Гаврилыч, – Чем сегодня будешь заниматься? Аня немного растерялась. Что ответить!? Если не знаешь, где находишься. Как знать, что делать?!

– Нет, чувствую себя хорошо, ничего не болит, – сказала она медленно, оттягивая время, чтобы подумать, как ответить на следующий вопрос. Единственное, что она смогла придумать, это общие слова: «„Погуляю“», «„поработаю“», «„поучусь“». На что отец разулыбался, развел руками и сказал сквозь умилительный смех:

– Но только, чтоб в таком порядке.

Он благословил еду и принялся есть. Аня, от свежести воздуха и холодного обливания, так хотела есть, но не знала с чего начать. Решила взять, так давно манящий ее хлеб, и не удержалась от желания прижать его к носу, чтобы запомнить этот аромат. Такого вкусного, да еще из настоящей русской печи, хлеба она не ела никогда в жизни.

– Мне тоже хлеб Марьи Петровны уж больно нравится. У нее талант прямо к этому. Кто бы не пробовал испечь, то же самое делал, но такого хлеба не выходило. Талант, душа, – протянув последнее слово с хрипотцой и нежностью, Иван Гаврилыч тоже прижал хлеб к носу и вдохнул, наслаждаясь как ребенок.

Аня ела и думала явь это все-таки или сон. Все относились к ней так, как будто она жила здесь всю свою жизнь. Да и у нее где-то очень глубоко было такое же ощущение. «Но так быть не должно куда тогда деть современный мир с работой, с городом, с…? Если это снится, то почему ощущения такие реалистичные?» – От паутины мыслей зашумело в голове, и она непроизвольно затрясла ей как будто освобождаясь от липких пут. Отец поднял на нее глаза от тарелки и, прищурившись, оценивающе посмотрел. Аня, опомнившись, что не одна вздрогнула, но нашлась и, махнув пару раз рукой перед лицом, сослалась на назойливую муху. На что отец улыбнулся и принялся дальше есть, то и дело ухмыляясь и с удовольствием крякая от еды.

Мимо террасы по двору иногда пробегали какие-то люди в простых крестьянских одеждах, кто с ведрами, кто с косами, кто еще с чем. «„Жизнь кипит, – подумала Аня, – но все равно с пыльным городом не сравнишь. Хорошо тут. Вот бы в лес“». Только подумала она, как тут же на террасу, с веселым хохотом вбежали три молоденькие девушки с корзинами и, перебивая друг друга, спрашивают: «„Можно мы Аннушку возьмем с собой в лес погулять, ягоды да травы пособирать“».

– Вот молодость – все веселье – ответил Иван Гаврилыч – Конечно, можно, даже нужно, а то Анюнька что-то совсем тихая сегодня, гуляйте девочки, плетите венки. Ступайте с Богом»» Сказав это, он сам встал со стула и, поцеловав в лоб Аню, пошел в дом напевая какую-то песенку. Девочки сразу же обступили Аню со всех сторон с расспросами: как спалось, что, а главное, кто снился, купит ли Тятенька ей то самое платье, про которое она рассказывала. Аня не успевала отделаться от одного вопроса, как следовал другой, а за ним и третий. Так и не заметили, как очутились на опушке леса. Аня поняла, что в таком лесу она еще не бывала, даже в своем деревенском детстве. Деревья высокие и красивые, мелкого кустарника почти не видно, только в небольших низинах виднелись редкие кусты калины и черемухи. А какой воздух, им просто не надышаться.