Алексей не сводил с певицы зачарованных глаз, а когда она закончила арию, вскочил с места и с криками «Браво», «Брависсимо» бросился к сцене, аплодируя и посылая воздушные поцелуи. Еще несколько молодых людей последовали его примеру, по залу покатились волны оваций. Певица отвечала грациозными поклонами. Сияя глазами и благосклонно улыбаясь, она не спешила покидать сцену, наслаждаясь своим успехом.

Черубина почувствовала неловкость за Алексея – он явно переходил границы этикета. К этому чувству примешивалась некоторая женская ревность, что вызывало у Чери еще большую досаду.

Провожая после спектакля Чери домой, Алексей продолжал восхищаться певицей:

– Ах, что за небесное создание! Ах, что за ангельский голос! Ах, какая грация, какой талант в исполнении роли! И какое божественное имя – её зовут Эжен!

…А если мы два пламени, две чаши, —

с какой тоской глядит на нас Творец…

Где б ни было начало встречи нашей,

не здесь – её конец…

– про себя декламировала Чери, чуть не плача.

Целые дни Черубина проводила теперь в одиночестве, стараясь объяснить поведение Алексея в театре его увлекающейся, поэтической натурой, случайной неловкостью. Однако, он не появлялся и не присылал извинительной записки, что свидетельствовало о том, что ветренный юноша всерьез увлекся актрисой и забыл «прелестную, обожаемую Чери».

Неожиданно Черубина получила приглашение в ателье скульптора Зинаиды Мариной. От Лишневского она знала, что Марина брала заказы от архитекторов на декоративную отделку фасадов и интерьеров, и что сейчас она как раз заканчивает отливки по эскизам Александра Львовича. Его заказ был весьма необычным – овальный барельеф с изображением средневекового доктора в маске ворона, так называемого «чумного доктора».

Чери поспешила в ювелирную мастерскую, чтобы забрать «Самадж-Асмур» и попросить Альфреда сопровождать её в ателье Мариной. Вскоре они прибыли на место. Молодой человек остался ожидать у входа, а Черубину Марина повела в глубь мастерской по лабиринту расставленных на полу отливок и гипсовых копий. В двусветном зале на широком, сложенном из чистых досок верстаке возвышалась готовая форма. Помощник Зинаиды, молодой человек в длинном клеёнчатом фартуке размешивал в чане смесь гранитной крошки и бетона, которая, затвердев, превратится в бледный пёстрый камень, практически неотличимый от природного гранита.

Когда форма была наполовину заполнена, Зинаида попросила помощника выйти и обратилась к гостье:

– Я знаю, Черубина, что у Вас есть некий секрет – меня предупредил об этом Александр Львович. Сейчас я оставлю Вас одну, чтобы Вы сделали то, что намеревались. Затем используйте оставшийся раствор и закончите заливку. Ваш секрет останется секретом навсегда, – с этими словами она вышла.

Черубина в последний раз держала в руках драгоценный камень и прощалась с ним. Она чувствовала, как рубин согревается в её ладонях – будто бы наполняется жизнью. Шепотом она обратилась к нему:

– Великий «Самадж-Асмур»! Я оставлю тебя здесь навсегда. Твой долг – охранять мой город от болезней и несчастий. Не допусти, чтобы Санкт-Петербург был когда-нибудь разрушен! Черубина опустила рубин в каменную смесь, залила его остатками раствора и разровняла поверхность. Волшебный камень нашел свое пристанище навеки в недрах апотропея – в голове «чумного доктора».

В эту минуту будто что-то произошло, что-то сдвинулось в атмосфере – это палила пушка Петропавловской крепости, возвещая наступление полудня. Черубина проснулась. Она очень любила белые ночи Петербурга, но страдала бессонницей в это время – засыпала лишь под утро, от усталости, и видела странные сны, в которых были перемешаны реальные люди и события с несуществующими. Вот и на этот раз ей привиделось нечто фантасмагорическое…