. Я блюю в клумбу, затем обтираю рот рукавом. Смотрю: а Тёма-то лечит какую-то бабу. Подваливаю, они говорят о каких-то майках. Затем они дёргают меня на Пушкинскую. Я готов: я хочу ебаться, и побольше, драться и декламировать стихи Асадова.

Утром я плох. Я чувствую себя грязным. Постельное бельё пахнет свежестью, и это немного расслабляет. Туннельным эхом в голове звучат вчерашние крики. У меня клаустрофобия, мне плохо. Я боюсь сходить в туалет. Я потею. Рядом на стуле, заваленном моими шмотками, дребезжит телефон. Сначала я пугаюсь, затем жду секунд восемь и беру трубку.

– А? Да?

– Это компания «Шведский диалог», мы рассмотрели вашу кандидатуру. Вы готовы выйти на обучение?

– На обучение? – не в силах ничего сообразить с такого похмелья, я постоянно переспрашивал услышанное, будто бы надеялся, что всё это мне снится.

– Вы приняты. Обучение с понедельника. С десяти и до восемнадцати. Мы вас ждём.

Я судорожно ищу календарь в своей старенькой Nokia. Воскресенье, обучение – в понедельник. Ублюдки, хоть бы за два дня позвонили.

Они говорят – «вы». Уже хорошо. Ладно, у меня есть ещё целое воскресенье, а там посмотрим, что за каша.

Уже днём я посасывал пивко, сидя в кресле, и слушал рассказ одного парня. Он говорил:

– Прикинь, Стас дебил! Аптеку пытался ограбить! Зашёл в восемь утра с…

– Какой кретин будет грабить аптеку в восемь утра? – перебил я его. – Что он рассчитывал унести оттуда? Тюбик противовоспалительной мази или леденцы от кашля за двенадцать пятьдесят?

– Да не знаю я! Слушай: зашёл он туда, напялил на голову колготки и…

– Откуда у этого идиота колготки?

– Да блядь, не знаю я! Купил! Ты можешь дослушать?

– Да, конечно. Извини. Продолжай.

– Так вот, – продолжал он, а я пока закурил, – так вот, напялил колготки, достал пугач свой…

– У него есть пугач?

– Да заебал ты, слушай, бля!

– Ах, да, извини.

– Так вот, достал пугач, и стреляет вверх, и орёт: «ДЕНЬГИ ВСЕ, СУКА, ЖИВО!»

– Он, что, стрелял из этой шутки в помещении? Он совсем спятил?

– А продавщица бабка прожжённая оказалась: смотрит на него, на его ствол, шум есть, огонь есть, а пули нет. Потолок как был, так и остался нетронутым.

– Он же из пугача стрелял.

– Да. И она говорит ему, ты, мол, уёбок, беги отсюда, пока не поздно, я нажала тревожную кнопку.

– В аптеках есть тревожные кнопки?

– Да не знаю я! Какая разница? Она блефовала!

– Ум-м-м…

– Вот. Ну он выскочил и убежал.

– Как есть – дебил.

Затем я вышел на улицу и поймал себя на мысли, что не помню, как именно я оказался там, в гостях. Что ещё за провалы в памяти? Ладно, нужно домой валить: завтра обучение. Скольжу по солнечному свету в направлении загаженной остановки, настроение неплохое – так, ни то ни сё. Какой-то бомж стреляет у меня сигаретку. Ладно, у меня есть. Думаю, нужно бы и самому закурить. Закуриваю. Вижу, как плачет молодая девушка. Рыжая, с отменной фигурой, она облокотилась на угол дома и рыдает навзрыд. Я представил, как она будет выглядеть у меня в постели, после душа. Ну и сволочь же я. Нужно быть более внимательным к людям. Я подошёл к ней.

– Девушка, с вами всё в порядке?..

Она продолжала реветь.

– Эй, – схватил я её за локоть.

– Да пошёл ты! – взвизгнула она и побежала прочь.

Я стоял и смотрел, как она удаляется. Её тоненькие кривые ножки звонко отстукивали каблучками по тротуару. Скоро она пропала из вида. Была поглощена огромной, шумной массой города. Его проспектами и трамвайными путями. Его светофорами и точками студенческого общепита. Его бесцеремонной грациозностью и провинциальной инфантильностью…

М-да, м-да, подумалось мне, таков уж наш мир, так уж он устроен, тут ничего не попишешь. Ни черта не понятно.