«Кажется, я неплохо устроился, – размышлял Нандор, важно прохаживаясь по своим роскошным владениям, облачённый в шёлковый халат, мягчайшие турецкие туфли и рассеянно обгладывая жаренную фазанью ножку в клюквенно-медовом соусе. – Определённо, так можно жить! Кто бы мог подумать, что я так хорошо заживу? Как же мне повезло встретить этого чудесного человека! Подумать только, не заболей я такой серьёзной болезнью, я бы никогда не оказался бы здесь. Да, наука это сила, что ни говори…»

Оставив ножку недоеденной, Нандор замирал у огромной вазы с фруктами, чтобы придирчиво выбрать себе персик, а затем ложился на софу, чтобы лениво насладиться сочным плодом.

«Хотел бы я, чтобы меня сейчас видели мои деревенские друзья, – думал он спустя минуту, отбрасывая в сторону едва надкусанный персик и беря в руки большую кисть винограда. – Теперь они едва ли бы стали потешаться надо мной. Ещё бы, из старого сарая с дырявой крышей я переехал в огромный особняк со слугами, в котором я ем, пью и сплю в своё удовольствие, и за всё это мне ещё платят по целой серебряной монете в день! Вот ведь удача так удача. Вот ведь везение так везение. То-то матушка обрадуется, когда я вернусь к ней с горой подарков и большим мешком серебра. То-то будет удивления…»

Юноша откладывал виноград и тянулся к пирожным, раздумывая какое ему больше хочется – кремовое со свежей малиной или шоколадное с белыми трюфелями.

«Теперь я понимаю богатых, – грустно вздыхал Нандор, держа в руках оба пирожных и задумчиво откусывая от каждого. – Делать выбор, когда у тебя есть всё, так утомительно…»

Юноша со вздохом откладывал пирожные и перебирался на кресло, чтобы выкурить сигару и выпить рюмку отменного коньяка.

«Да, жить хорошо!»

Тем временем Манчини со дня на день ожидал приглашения в королевский дворец. Мысленно он уже примеривал на себя герцогский титул и придумывал себе новое звучное имя, соответствующее высокому званию. Он даже заказал у лучшего столичного художника эскиз фамильного герба на дверцу своей кареты.

– И не скупитесь на позолоту, дружок, – напутствовал он мастера. – Пусть каждый видит, что перед ним настоящий дворянин, а не какой-нибудь проходимец! Пусть это будет самый большой и самый блестящий герб, на который вы только способны, так чтобы сам король втайне ему завидовал ему…

Всё было настолько хорошо и безоблачно, что когда Прорицателя из Мадраса арестовали средь бела дня в ресторане на главной улице, он так натурально возмутился, что сделал бы честь любому театру, сыграв на его подмостках роль несправедливо обиженной добродетели. Барон Жюльен, с которым аферист в этот момент завтракал, был страшно возмущён и грозился отправить сыщиков чистить свинарники, однако улики против Манчини были столь многочисленны и неопровержимы, что «чародея» всё же отправили в тюрьму, где к нему была приставлена самая надёжная охрана. Богатые друзья шарлатана собирались жаловаться самому королю, а барон Жюльен даже предлагал взять тюрьму штурмом и освободить «всемирно известного короля Магии и Волшебства», но когда при обыске особняка Манчини там были найдены пропавшие в Лондоне драгоценности, все поняли, как они жестоко ошибались. Помимо вещей, украденных в Англии, в доме также обнаружились некоторые драгоценности, исчезнувшие ранее в Милане, Вене, Париже и Копенгагене и прочих городах, где ранее гастролировал Манчини. После этих известий весь город забурлил с удвоенной силой. Тот же самый барон Жюльен, вновь потребовал штурмовать тюрьму, но на этот раз уже с тем, чтобы немедленно повесить «этого ужасающего лгуна и проходимца, который оскорбляет сей прекрасный город уже одним фактом своего существования…» Он приказал готовить виселицу на центральной площади и начал вооружать слуг мушкетами, так что не вмешайся в дело королевская гвардия, эта история могла пойти совершенно иным путём.