– Обжираешь ребёнка, падла! – гоняя Умку веником ругалась жена, пресекая подлые манёвры. Мишка по-прежнему был плоский как лещ, поэтому мы очень следили за его питанием.

К зиме Мишка отрастил густой подшёрсток, став ещё лохматей. До минус 20°С он спал на снегу, даже не заходя в будку, и великолепно смотрелся со снежинками в роскошной чёрно-рыжей гриве. Он очень любил приходить в дом – ненадолго, на пол-часика. Потом сам просился на улицу, ему было жарко в такой пушистой шубе. Умка, как ревнивая баба, всячески старалась, чтобы Мишка ушёл пораньше. Лукавая шельма, то начинала подначивать, устраивая борьбу с грызнёй в надежде, что Мишку выгонят, то сама бежала к парадной двери, вытягивая наивного дурачка во двор, и тут же скреблась в заднюю дверь, повизгивая, чтобы впустили. Уму быстро раскусили, и теперь в случае любых провокаций её с позором вышвыривали на мороз. А я с тех пор стал ласково именовать её своей Шельмой.

На календаре март. В нашем маленьком садике-огородике снега почти по грудь. Зимние холода уже отступают – по ночам температура редко падает ниже -10°С. Половину января и почти весь февраль стояли тридцатиградусные морозы, и теперь нам кажется, что на улице тепло – ходим расстёгнутые и даже распаренные.

Мишка окончательно оформился, вырос, возмужал. Огромный, стремительный и ловкий, с хвостом, развевающимся как флаг, он лихо гоняет по двору Шельму. Шельма пытается сбежать от расшалившегося чудища в дом, судорожно скребётся в дверь, но Мишка ловит её и жуёт. Наш немец воплотил в себе все лучшие качества породы, он настоящий универсальный солдат – бдительность, долг, дисциплина и преданность семье. С каждым из нас у него особенные отношения. Например, наша дочь для него – это «объект N 1» – нуждается в постоянной заботе и защите. Она любит выгуливать Мишку, гордо ведёт его на поводке, и восхищённые возгласы прохожих «какая большая собака!», «какой красавец!», звучат для неё как музыка. Жена – та, кто вычёсывает и кормит с рук печёночной колбасой. Тут совершенно необходимо повышенное внимание, служебное рвение, ну и вообще – Хозяйка! Для неё он Мишуленька, Мишанечка и Плюшик.

Когда я возвращаюсь с работы Мишка ждёт, лёжа на животе, чтобы я зашёл в калитку.

– Здравствуй, Мишенька! – он переворачивается на спину. Я чешу его волосатое пузо, а он смешно, по-щенячьи дёргает задней лапой. Потом бежит на крыльцо, встаёт опираясь передними лапами на перила – я обнимаю его, чухаю шею, запустив пальцы в густую гриву, треплю за ушами: «Здравствуй, мой золотой!». Ритуал выполнен, можно зайти в дом, растянуться во всю длину на ковре в гостиной и получить бублик или кусочек сыра. Иногда он начинает принюхиваться к мусорному ведру – Миша, ну ты же барон! – и он, скорчив брезгливую гримасу проходит мимо. И весь вид его выражает: «Фи! Действительно, какая-то гадость!»

Наш сын – двухметровый великан, худой, но ширококостный, с резким молодым басом и сорок седьмым размером обуви, с возгласом «Пууусечка!!!» сгребает смущённого Мишку с пола и, баюкая носит его на ручках как маленького. Несомненно, пёс считает его вожаком, наверно вообще самым главным на свете, и стоит сыну появится во дворе, Мишка раболепно ползёт к нему на брюхе, благоговейно прижимая уши.

Тимохина безрассудная храбрость и нежелание отступать безусловно вызывают уважение, но заставляют сомневаться в умственных способностях. Мишка, зайдя в дом, видит кота и бросается за ним. Ума идёт наперерез, пытаясь дать Тимохе шанс убежать (Шельма, конечно, но с большим добрым сердцем). Грохот передвигаемого стола и опрокидываемых в пылу схватки табуреток. Кот, зажатый в углу кухни, не собирается сдаваться даже перед превосходящими силами противника. Он выпрямившись сидит на задних лапах, а передними размахивает как Джеки Чан, но сейчас перед Тимохой не зелёный юнец – у Мишки были хорошие учителя. Теперь Мишкино кунг-фу круче Тимохиного кунг-фу. Пёс тщательно оберегает свой длинный аристократический нос от острых как акациевые шипы кошачьих когтей. Одним движением могучей лапы кот вдавлен в пол и страшные челюсти с пятисантиметровыми клыками смыкаются, грозя разом отнять все девять кошачьих жизней. Мы с криками кидаемся на помощь и вынимаем из мишкиной пасти помятого, потерянного, жалкого, обслюнявленного, но живого и невредимого Тимоху.