Ларс усмехнулся и, оттолкнувшись пятой точкой от стола, на который он всё это время опирался, шагнул ко мне.
— Ты совершенно не разбираешься в женщинах, Романов, — редактор слегка прищурился, усмехаясь, из-за чего стал похож на жука, которого хочется раздавить ботинком, — ты не знаешь свою жену! Ты даже не представляешь, чего хочет Маша…
— А ты, судя по всему, решил, что знаток женщин? — ехидно улыбаясь, задал риторический вопрос. — Думаешь, шлифовать твой член — предел мечтаний каждой? И секретарша твоя именно для этого устроилась в этот гадюшник? — обвёл руками не самый впечатляющий убранством кабинет и продолжил: — Маша — моя! Так всегда было, и так будет. И я знаю, чего хочет моя женщина лучше, чем она сама…
— Нет, Алекс, — слащавым голосом заговорил Шварцнегер, перебив меня на полуслове, из-за чего кровь по венам побежала быстрее, — ты не знаешь. Ты думаешь, она хочет иметь с тобой детей. Поверь, это не так. И мне, — сделав акцент на последнем слове, победоносном голосом сообщил Ларс, — она об этом сказала…
От шока я даже не смог ответить. Конечно, Маша не говорила Арнольду, что не хочет иметь от меня детей. Но дыма без огня не бывает. Значит, жена обсуждала с ним этот вопрос…
Я стиснул зубы и, кажется, послышался их скрежет. Сильнее сжал руки в кулаки. Блядь! Что за херня! А Шварцнегер продолжил меня бесить:
— Всё будет совсем не так, Алекс. Мы с Машей будем работать согласно условиям, указанным в контракте. Я увезу её в Голливуд, где покажу, что такое настоящая жизнь. Красные дорожки, вспышки фотокамер, бриллианты… всё, что так любят женщины. Признаюсь, раньше не приходилось так стараться ради бабы, но очень уж у твоей жены рабочий рот. Месяцев через восемь-девять Маша будет не в роддоме, куда ты хочешь её отправить… Нет, ты правильно делаешь конечно. Иначе, Мэри сбежит от тебя, и очень скоро! Через девять месяцев она будет стоять передо мной на коленях. И если мне понравится, то я, пожалуй, оставлю её себе…
Глаза налились кровью. Слепая ярость затмила взор, в ушах зашумело. В висках ощутимо запульсировала кровь, и я перестал себя контролировать.
Резкое движение, и я шумно выдохнул. Нарисованная в воображении картина, ставшая реальностью, оказалась в разы прекраснее. Вот только хруста ломающихся костей я не услышал из-за оглушающего стука собственного сердца.
Арнольд Шварцнегер схватился за разбитый нос и согнулся пополам, матерясь, как портовый грузчик.
А я не смог остановиться. Удар под дых и следом ещё один — в челюсть.
Бодибилдер рухнул на пол, как гнилая груша с дерева, и я, схватив его за окровавленный воротник, наклонился к обезображенному гримасой боли лицу, и прорычал:
— Слушай внимательно, Арнольд, — в глазах редактора на секунду промелькнуло удивление, но быстро сменилось отражением физической боли, — завтра на твой счёт поступят деньги. Много. Больше, чем ты заслуживаешь. И если я увижу тебя рядом с моей женой ещё раз — убью.
Не дожидаясь проблеска понимания во взгляде скулящего Шварцнегера, с силой оттолкнул его от себя и вышел из кабинета.
Захлопнув за собой дверь, глянул на руки. Только сейчас зрение стало обретать чёткость, а ярость всё не отпускала. Я не дрался лет семь, но грушу поколачиваю регулярно. Говнюка колотить гораздо приятнее, и всё равно мало! Думаю, если бы я забил его до смерти, легче бы не стало.
К тому же ублюдок запачкал своей кровью манжеты моей рубашки. Придётся заезжать в магазин за новой. Сука!
— Где у вас тут можно руки помыть? — глянул на секретаршу, неосознанно демонстрируя ей окровавленные ладони.
Миньетчица не шевелилась. Кажется, она даже не дышала и готова была грохнуться в обморок.