При первых нотах музыки разговоры смолкли сами собой. Никто не произнес ни единого звука. И только музыка, странно-тревожная музыка, заполнила зал. И люди перестали существовать – они оставались только ее частью, все обратилось в слух и трепет.

И знаменитый писатель оборвал разговор, повернувшись туда, откуда раздавались звуки музыки. Он смотрел, не отрываясь на поразившего его взор пришельца. Кто он? Человек, или создание, проникшее в этот мир из иного измерения, чтобы смущать и соблазнять их. Но это не имело значения.

Никто не смог бы поспорить с тем, что он гениален. Он должен сотрясти, а может и перевернуть их странный мир.

– Он так похож на Байрона, – то ли отвечая на чей-то вопрос, то ли беседуя сам с собой, произнес писатель. И все потом передавали друг другу эти его слова.

Они запомнят эту фразу, чтобы включить в свои воспоминания, которые напишет по-своему каждый, потому что они все обладали писательским талантом, и ждали его именно для того, чтобы запечатлеть сначала в своей памяти, а потом и на белых листах бумаги.

Он подумал и о другом, но не стал вслух произносить имя создания, на которое он был похож еще больше, боясь вызвать его из небытия и оживить. Тень его и без того все чаще появлялась где-то рядом. И страшно становилось от той тревоги, которая витала в воздухе.

Но в душе его оставалось странное волнение. Он вообще в последнее время слишком много думал о бесе, и его главный роман был о том же самом, о бесовщине, царившей в умах и сердцах людей. От нее никуда не деться, не спрятаться.

Но он уже слышал ропот восторга, когда музыка стала стихать. Его стал различать и Пианист, до сих пор ничего не видевший и не слышавший вокруг, погруженный в собственное творение. Но он застыл на месте, и теперь напоминал великолепную скульптуру. Он словно хотел позволить им всем любоваться собой, а может, позировал невидимому мастеру.

№№№№№№

Этот человек и на самом деле рано убедился в том, что он гений. Но что-то страшное и разрушительное с самого начала, может с рождения, поселилось в его душе. Он точно знал, что никогда не будет похожим на них, не станет жить обыденной жизнью, любить одну женщину, какой бы прекрасной она не казалась, возиться со своими детьми и собаками, что-то делать в своем доме, да и дома, в том значении, которое ему принято придавать у него никогда не будет.

Он был уверен, что пришел в мир совсем для иного. И жаль, что они все не понимали, не сознавали этого. Иностранец, немец, на короткий срок какими-то неведомыми ветрами занесенный в Россию, он был здесь временно и не стремился к тому, чтобы кто-то одобрял и любил его.

И все-таки, в минуты одиночества дождливыми вечерами, ему очень не хватало заботы, домашнего уюта и тепла, потому он и соглашался иногда оказаться на подобных вечерах. И хотя это было не совсем то, о чем мечталось, но у него всегда было не совсем то, что он хотел получить, с этим как-то приходилось мириться.

В тот самый вечер его впервые заметил и профессор, оказавшийся почти случайно в литературном салоне. Иногда ему хотелось узнать, что творится в литературной среде, да и где еще встретишься с гением. И хотя он любил барина, ставшего всемирно известным русским писателем, но и здесь было нечто дорогое и близкое для него.

Они встречались и прежде в университете, но он был рассеян, и не знал даже, что профессор философии такой великолепный музыкант – это было что-то новое для него. Тогда, в миг первой встречи, он ему не понравился вовсе, вызвал в душе странную тревогу. Но он, как ректор, старался сгладить отношения, возникавшие между ним и коллегами, не обращал внимания, на вспышки гнева, дерзкие слова и выпады этого человека. А за музыку, за минуты наслаждения, подаренные им нынче, он готов был многое ему простить.