Энни скоро уснула у меня на руках, а Лора и Мия, которым уже исполнилось по девять, на усталость жаловаться не решились. Тильда как могла подбадривала их, отдала одной из них свой пуховый платок, а другую предлагала взять на руки, но девочка, страшась гнева мисс Норридж, упорно отказывалась. И под аккомпанемент нравоучений классной дамы и завывания ветра в верхушках сосен мы шли и шли по заснеженной дороге, изнывая от усталости и уворачиваясь от колючего ветра. Я привыкла абстрагироваться от неприятного визгливого голоса мисс Норридж и помимо воли вспоминала ярмарочные огни, магический шар леди Аурики и удивительные глаза незнакомца, подарившего мне мишку. Плюшевая игрушка, в которую крепко вцепились ручонки Энни, щекотала щеку и, казалось, защищала от лютого холода, потому что, когда настал черёд Тильды нести малышку, я сразу же продрогла до самых костей и ощутила, что в сапоги набился снег и шерстяные носки насквозь промокли.

Наконец, голодные и окоченевшие, мы добрались до пансиона, затерянного в густых лесах Мистикшира.

Здесь было непривычно темно, холодно и безлюдно. Многих девочек забрали на зимние каникулы родственники, в пансионе оставались только занемогшая Шарлотта и Маргарет, наша ровесница, которую наказали за плохое прилежание. Я тоже ожидала назавтра дядюшку Джозефа, уже и вещи все собрала. Грустно было покидать верную подругу Тильду, с которой провела бок о бок большую половину своей жизни, но особенно жаль оставлять здесь Энни. Я понимала, что вряд ли уже вернусь в Адельхейм, а с Тильдой мы условились свидеться, как только ей исполнится восемнадцать. Энни же предстояло прожить здесь ни много ни мало двенадцать лет. Столько же, сколько прожила здесь я.

– Вы наказаны за то, что заставили себя ждать. Сегодня остаётесь без ужина, – заявила мисс Норридж, как только мы помогли младшим девочкам очистить верхнюю одежду и обувь от налипшего снега.

Мы с Тильдой переглянулись. И всего-то? Никаких розог, сырых подвалов или чердаков с летучими мышами и густой паутиной по углам? Такое «наказание» виделось нам настоящим праздником, ибо кормили в Адельхейме отвратительно, а мы успели запастись пирожками с кремовой начинкой, засахаренными фруктами и мятными леденцами, которые в изобилии продавались на ярмарке.

– Ах да, мисс Хадсон, чуть не забыла, – сказала мисс Норридж, и мне послышались нотки злорадства в её голосе, – вам телеграмма от любящих родственников. Надеюсь, миссис Стерлингсон пребывает в добром здравии? Вы могли бы усерднее молиться о здоровье своих опекунов.

И она протянула мне кусочек картона.

Телеграмма была от дядюшки Джозефа. Короткая и безрадостная, как моя жизнь: «Приехать не можем отбываем Хантергрин счастья».

– Ничего не понимаю! – воскликнула Тильда, когда я, от переполнявших чувств не в силах вымолвить ни слова, показала ей телеграмму. – Как так? Ты не поедешь в Клифтон? Твои родные уезжают на курорт? Без тебя? Но как же праздник Новогодья? А твой день рождения? И они просто желают тебе счастья? Вот же бессердечные твари! Пусть подавятся таким счастьем!

– Не надо, Тилли, успокойся, прошу! – прошептала сквозь слёзы я.

– Как я могу успокоиться, когда ты в таком состоянии? – Тильда, ломая руки, меряла нашу небольшую комнату шагами. От узкого окна, из которого нещадно дуло, до крохотного умывальника – и обратно мимо жёстких кроватей и покосившегося комода. Шесть шагов туда, шесть обратно. И так все двенадцать лет…

Я лелеяла большие надежды на зимние каникулы и будущую жизнь в целом, но они разбились в одночасье. И я совершенно не понимала, что мне делать с этими осколками. Склеить невозможно, а пораниться – запросто.