– Спасибо, Зиночка Соломоновна. Добрая душа у тебя,– расстрогалась ответно мама Костика.

– Пусть приходит твой-то раздолбай. Ужо найду, чем его занять безрукого. Но не обессудь, пахать он у меня станет с утра до ночи. Рынок, милая. Тут только не зевай. Конкуренты не спят и всячески гадют. Грузчиком возьму пока. Ну а коль не опорфунится, то через годок другой в охранники переведу. Не горюй, Лидунька, заживете вы теперь как у Бога в запазухе. У меня знаешь сколько грузчики получают? Ого-го. Все почитай уже на авто ездят. Не на мерседесах понятно, но жигули все себе прикупили ироды. Воруют должно быть подлецы при разгрузке, перегрузке, только поймать никого не могу пока. Твой-то как? Не вороватый?

– Что ты, что ты, Зиночка Соломоновна,– замахала руками мама Костика.– Да он сроду чужого не возьмет. Честный он у меня.

– Вот то-то и оно. Поэтому и живете плохо вы, подруга. Что вот за обдергайка на тебе? На помойке что ли подобрала? Ты скажи своему вахлаку, что ежели он мне выследит воров грузчиков и с поличным поймает, то я ему за каждый факт по сто баксов премию буду выдавать. Всего-то у меня их ворюг десяток, так что целую тысячу может получить, коль всех изобличит. Иди уж, мне работать надо. Завтра с утра пусть подходит к бригадиру. Скажет пусть, что Я велела. К 7.00 чтобы как штык. Иначе поссоримся вмиг и кишки на шею,– Снежная Королева царственно махнула лопатообразной дланью и мама Костика вымелась поспешно из ее кабинета, пунцовая и взволнованная. Очень ей обидными слова показались подружки, что пуховичок на ней с помойки будто бы.

Папа Костика, уже убедившийся, что мама всегда права, спорить с ней не стал и на следующий день вышел на работу к 7.00. Даже раньше заявился минут на десять. Бригадиру представился и был без лишних формальностей зачислен в дружную бригаду грузчиков.

– Сколько тебе Королева посулила, если стучать станешь?– спросил его бугор, положив на плечо увесистый кулачище и взглянув в глаза так пристально, что язык у Эдуарда Александровича сам собой тут же выдал:

– По сто долларов за факт хищения обещала супруге.

– Растем в цене, товарищи,– ухмыльнулся бугор и поднес к носу новичка все тот же увесистый кулак.

– Оно, конечно, каждый своим умом жить должен, но ежели что, то на эти баксы стукача и похоронят. Имей в виду, Эдик.

– Да что вы, мужики? Да я сроду стукачом не был. Сыном клянусь,– Эдик как завороженный уставился на бригадирский кулак, мысленно сравнивая его со своим и приходя к выводу, что ему вообще-то все равно из каких средств будут оплачиваться его похороны.

– Молодца,– бригадир в голосе слегка суровости убавил и в завершение воспитательной беседы, дружески хлопнул новенького по плечу.– Живи пока тогда, Эдик, и магарыч с тебя как положено, сегодня после работы. На работе, сам понимаешь, сухой закон.

– Понял,– вздохнул с облегчением папа Костика и весь день крутился, как белка в колесе на погрузо-разгрузочных работах, так что к концу рабочего дня еле ноги волочил.

В конце рабочего дня, уже переодетый в цивильное, проставившись коллегам и слегка навеселе, он на выходе из супермаркета столкнулся с работодательницей царственной, устроившей прощальный обход заведения и распекавшей одного из охранников за халатное отношение к своим обязанностям. Прижав провинившегося к стене она читала ему нравоучение, перечисляя его в основном обязанности и проходящего мимо Эдуарда Александровича скорее всего и не заметила бы, но он, заинтригованный содержанием ее монолога, сам притормозил и развесив уши, остановился в пяти метрах за спиной у Королевы, полагая, что ничего такого особенного не нарушает, вникая в содержание.