– Скажите пожалуйста! – вежливо отозвался Саймон. – Так что, миссис Бюнц, как насчет автомобиля?

Каждый из них гнул свою линию. При этом немка делала невероятные усилия, чтобы разобрать жаргон механика.

– Прежде мне бы хотелось, – с живым интересом сказала она, – чтобы вы описали мне это авто.

– Завтра я пригоню его сюда и вы все посмотрите сами.

Они обменялись многозначительными взглядами.

– А скажите мне, – решилась наконец миссис Бюнц, – вы, как я полагаю, в этом танце исполняете роль Конька?

– Угадали. Вот это партия, скажу я вам… Работка не из легких…

– Вы, наверное, изучали фольклор?

– Я? Да господь с вами.

– И вы играете?! – выразительно изумилась она.

– Только в этом танце. Лицедей и леди Алиса ведь не отстанут. Да и обидно, если все это у них заглохнет.

– Еще как обидно! Это была бы просто трагедия, скажу я вам! Грех! Я ведь, мистер Бегг, большой знаток и почитатель этого дела. Мне бы столько хотелось у вас спросить… – При этих словах голос миссис Бюнц, несмотря на все ее потуги казаться спокойной, дрогнул от волнения. В глазах ее появился почти безумный блеск, она наклонилась к собеседнику и, стараясь говорить как можно более небрежно, прощебетала: – Скажите мне, вот в момент жертвоприношения, когда Шут умоляет Сыновей пожалеть его… Произносятся какие-то слова, не так ли?

– Ого! – Саймон бросил на нее пристальный взгляд. – А вы и впрямь большой знаток этого дела.

Миссис Бюнц принялась, захлебываясь, объяснять, что все европейские мимические обряды имеют общие корни и что в этом месте танца было бы естественно услышать короткую речь.

– Вообще-то у нас не принято болтать лишнее, – пробормотал он. – И потом, там такая дребедень – ничего стоящего. Детский лепет. Очень вам это нужно?

– Уверяю вас, вы можете не сомневаться в моей осторожности. Так есть там слова или нет?

– Да Лицедей гонит какую-то лажу, а остальные – молчком…

Бедная женщина, в голове которой не прекращалась отчаянная борьба с обрушившимся на нее потоком жаргонных словечек, в мольбе протянула к Беггу свои пухлые ручки.

– Милый, любезный мой продавец машин, – пропела она, не преминув напомнить ему о своих покупательских возможностях, – не будете ли вы столь благородны и щедры, чтобы сообщить мне, что именно он «гонит»?

– Честное слово, миссис Бюнц, я не знаю, – сказал он с искренним сожалением. – Честное слово! Он всегда говорит одно и то же. Бормочет что-то, бормочет – ничего не понять. Думаю, и его парни навряд ли знают. Может, что иностранное или в этом роде.

Лицо миссис Бюнц вполне могло бы сейчас украсить обложку журнала под названием «Крушение надежд».

– Если это иностранный язык, я бы могла перевести… Я владею шестью европейскими языками. Gott in Himmel[9], мистер Бегг, ну что же это может быть?!

Внимание собеседника вдруг привлекло лежавшее перед ним на столе расписание заездов на предстоящих бегах. Лицо его загорелось, и он ткнул в газету пальцем.

– Взгляните! – воскликнул он. – Вот так номер! Нет, вы только посмотрите!

– Не вижу без очков…

– В четверг в час тридцать состоится забег, – вслух зачитал Бегг, – «Тевтонский Танцор на Субсидии Большой Тевтоподмены!» Ну дают!

– Не понимаю…

– Ну, лошадь, – объяснил Саймон, – беговая лошадь. Просто такое совпадение. Или, может, знак?

– Знак? – переспросила она, уловив знакомое слово.

– Да, и кажется, для меня совсем неплохой. Ведь вы из тевтонцев, миссис Бюнц?

– Да, – терпеливо кивнула она. – Тевтонка.

– А мы с вами как раз говорили о танцорах, так? И еще я предложил вам поменять ваш автомобиль на другой. А если вы согласитесь, то я буду в некотором роде субсидирован – ведь так? Это же колоссально!