«Рот… Чисто. Плоский камень под шею… Бог с ним, с затылком. Некогда. Позвоночник… Не знаю. Прямо положить, на всякий…. Желтый холод рук Саши… Потом тереть…Вдох. Ладони на сердце. Выдох в рот!.. Ну, давай!.. Вдох. Ладони! Выдох!.. Ну, давай же, давай! Не могу больше…По щекам!… Сашка!!! Ху – ху! Вдох. Умираю…»
Всхлип! И тут же тёплая струя ударила ему в лицо.
Стерев со своего лица Сашкину рвоту, он перевернул его на правый бок.
–Умничка ты мой! Я сейчас поднимусь, и мы тебя посмотрим! – он говорил это, глядя на содрогающегося в припадках рвоты Сашку. – Руки-то, руки какие вялые… Даже сжать кулаки не могу. И покалывает их. Неприятно…
Вернувшись за скалу, он развязал штормовку и, вытряхнув остатки травы из неё, оделся: «Ну, золото моё, держись!»
Бегло осмотрел и ощупал руки и ноги Саши, особо обращая внимание на суставы: «Перелом, ещё перелом… М-да. Гематомища-то какая! Опять перелом. А вот здесь… Нет, не уверен!»
Окончив осмотр, он снял с Саши спасательный жилет и оторвал с него всё ремни. Подойдя к завалу деревьев, выбрал ствол с очень толстой корой и ударами камня стал сбивать её целыми пластами. Вернувшись к неподвижно лежащему товарищу, начал прикладывать к местам переломов его рук и ног пласты коры, плотно перевязывая их ремнями от спасжилета: «Какие–никакие, а всё-таки шины».
Вскоре эта работа была закончена.
Рывком подняв друга, он подсел под него и взвалил на своё плечо. Постоял немного, как бы привыкая к ноше, и двинулся вдоль кромки воды, шатаясь и неуклюже переступая на скользких прибрежных камнях…
…когда впереди снова замаячила скала.
«Опять скала! И пройти вдоль неё по воде не смогу – глубоко. Надо вверх – на прижим взбираться. А как!? С Сашкой-то как!?» – снова волна отчаяния рвала его душу в клочья.
Он осторожно опустил свою ношу, стараясь не обращать внимания на стоны, сел на камень и задумался. Сколько прошло времени с того момента, как он начал нести Сашу, он не знал – потерял часы при переправе.
Два первых прижима дались легко.
– Славно, что он весит, как рюкзак… Опять потерял сознание. И что делать теперь? Что делать?!! – он проговаривал это вслух, пытаясь найти ответ.
Ответа не было.
Идти, только идти!
И снова перед его глазами начинали мерно, в такт его шагов, качаться ветви ивняка.
Сначала он шёл, неся на себе Сашу. Затем он полз, таща его за собою. Тропа, где тропа? Умираю, мать… Воды… Сейчас тебе будет вода – опять скала…
Мох сползал под грузом тела. Мох мешал, мох раздражал. Он тянул Сашку по мху под брёвна завалов, затем переползал через бревна сам, поднимал его гуттаперчевое тело, переваливал через следующие, сгнившие, покрытые мхом, стволы, затем снова переползал сам…Сбивал со сгнивших стволов деревьев острые сучья – «поторчины», снова поднимал тело…
И снова скалы. И снова мох. Мох, сырой мох… Ничто не держит!
А руки цеплялись и цеплялись…
Шесть километров. Шесть тысяч шагов. Саша умирал на каждом из них.
Шесть тысяч смертей…
Эпилог
…как резко увеличился шум двигателей, и стукнули колёса шасси о бетон взлётной полосы. Он открыл глаза.
«Уважаемые пассажиры! Наш самолёт произвёл посадку в аэропорту «Емельяново» города Красноярск. Просим Вас не вставать с кресел до полной остановки… Температура… Дождь… До города Вы можете доехать на… Командир корабля…»
Спускаясь по трапу, он увидел лужицы воды на асфальте взлётной полосы. Лужицы от дождя, в которых отражались разноцветные огни аэропорта.
Навстречу ему бежала младшая дочь. Бежала, раскинув руки, желая обнять. Так торопилась к нему, что даже уронила букет! Доча, доченька…
– …Лужицы от дождя, а вернее – озёра. Озёра в открытых глазах Сашки. Озёра, в которых отражался Кинзелюкский водопад.