Между тем добычу по жесту воеводы унесли на кухню, коня увели в конюшню, а девицу Бус Доброгорович рядом посадил – ей креслице малое вынесли. Тут уж гонцу любопытно стало, и он совсем близко подобрался, чтобы послушать.

Рядились два брата за отцовское наследство – удобное место для рыбного лова.

Это только посадскому человеку кажется, будто реки да леса сами по себе живут. Не так. Всюду, где люди – все поделено. Бабы ягодники да грибные поляны берегут, мужики – ловы да тропы звериные, на которых удобно силки ставить.

Вот и не поделили два родных брата отцовскую деляну. Отец застарел, заслабел, на реку сам не выходит.

– Живете вместе ли? – спросил воевода двух справных мужичков в тулупах, кой-где промазанных рыбной слизью, да чешуей присохшей сверкающих.

– На одном дворе, – ответил старший. – Моему семейству домок поставили, а брательник отца досматривает в его доме.

– А дети есть ли? Помогают?

Златан прищурился – мужикам-то уж к тридцати, значит, детям лет десять-двенадцать, а то и побольше, коли в родительский дом жен вели.

– У меня девки одни, – прогудел старший. – Пятерых бог дал! А у меньшого три сына! Большие уже! Помогают!

Тут-то и ясно стало, почему поделить не могут. Старший большую семью кормит один, младший вчетвером угодья вычерпывает быстро. Вот и получается: одному густо, другому – пусто. А кормят равное количество ртов.

Задумался воевода. Свободных ловов нет, но коли уж у братьев до суда у воеводы дошло, значит, дело совсем плохо.

– Как часто на лов выходите? – спросил он наконец.

– Так через день, воевода-батюшка. Сети поставим, потом соберем, рыбу разделать надо. А меж сетями, если время есть, удочкой балуемся. У брательника-то мальцы, бывает, по ведру пескарей на уху притаскивают али раков ловят. А мои девки чего? Разделывают, правда, хорошо, солят, коптят, да только много ли я один наловлю?

Тут дочь воеводы батюшку легонько так по руке погладила. Склонил Бус Доброгорович седую голову, пошептала ему дочь на ухо чего-то, усмехнулся он в ответ, да и спрашивает братьев:

– А рыбу только сами едите или еще на сторону продаете?

– Продаем, батюшка, как не продавать? Хлеб у нас, сам знаешь, худо растет, на одной огородной зелени долго не протянешь. Вот и везем на торжище – соленую, копченую да вяленую.

– И добра ли рыба?

– Так вот, батюшка, оцени сам! Девки мои коптили, жинка солила да вялила.

Посмотрел воевода на поднесенный короб, выбрал рыбку поаппетитнее, да другую дочери протянул. Отведали оба, переглянулись да улыбнулись.

– Ну слушайте, братовья, приговор мой воеводский. Ловить вам назначаю, как прежде!

Мужиков перекосило. Глянули друг на друга чуть не зверями. А воевода продолжил:

– Ты, меньшой, с сыновьями лови, а ты, старшой, соли, копти да ко двору моему вези. Рыба у вас добрая. Доход будете пополам делить. Сколь меньшой наловит, столько старший заготовит. Коли кто поленится, и рыбы будет мало или пропадет – оба внакладе будете. Вот и смотрите друг за другом, да помогайте. А коли что другое надумаете мирно, я не препятствую!

Мужики посмотрели друг на друга иначе и, уже не гневаясь, поклонились воеводе и пошли прочь.

Короб с «поклонной» рыбой унесли на кухню, и к воеводе подошла семья погорельцев, просясь переждать долгую зиму на подворье, пока не станет теплее, чтобы поставить новую избу.

Воевода хотел уж было позволить, да дочь опять тронула его за рукав. Нахмурился Бус Доброгорович да спросил:

– Отчего погорели?

Замялся худой и длинный мужик, приведший семью на широкий воеводский двор. Не хотел говорить. Да только воевода умел ответы получать. Быстро вызнал, что дом мужику пожгли. Больно лаком был. По чужим спальням шнырял, девок портил, баб смущал. А дома жена да полдюжины ребятишек мал-мала-меньше!