– Но ты не тот человек, который занимается не имеющими отношения к религии государственными делами и торговлей. Я отведу тебя к глубокочтимому Саадеттину когда захочешь.

– Кажется, полиция приехала! – сказал Ка.

Оба безмолвно наблюдали сквозь замерзшие окна за двумя людьми в штатском, медленно вышедшими из полицейской машины, припарковавшейся внизу, у двери делового центра.

– Я хочу кое о чем тебя попросить, – сказал Мухтар. – Сейчас эти люди поднимутся сюда, отвезут нас в управление. Тебя они не будут задерживать, запишут твои показания и отпустят. Ты вернешься в отель, а вечером хозяин отеля Тургут-бей позовет тебя на ужин, и ты пойдешь. Там, конечно же, будут и его любопытные дочери. Тогда, я прошу тебя, скажи Ипек вот что. Ты слушаешь меня? Скажи Ипек, что я опять хочу на ней жениться! Моя ошибка была в том, что я просил ее надеть платок, одеваться так, как предписывает ислам. Скажи ей, что я больше не буду вести себя с ней как ограниченный, ревнивый провинциальный муж, что я раскаиваюсь и стыжусь того, что обижал ее, когда мы были женаты!

– Разве ты этого не говорил Ипек раньше?

– Говорил, но это не помогло. Может, она мне не верит, потому что я стал председателем отделения Партии благоденствия. Ты совсем другой человек, ты приехал из Стамбула, точнее, даже из Германии. Если ты ей скажешь, она поверит.

– Разве ты не окажешься в затруднительном положении как председатель отделения Партии благоденствия, если твоя жена будет ходить без платка?

– Через четыре дня я с помощью Аллаха выиграю выборы и стану мэром, – сказал Мухтар. – Но важнее этого то, чтобы ты рассказал Ипек о моем раскаянии. Тогда я, возможно, все еще буду находиться под арестом. Ты сделаешь это для меня, брат?

Ка несколько мгновений колебался.

– Сделаю, – проговорил он.

Мухтар обнял Ка и поцеловал его в обе щеки. Нечто среднее между состраданием и отвращением – вот какое чувство вызывал Мухтар у Ка, и он презирал самого себя за то, что он не такой искренний и простодушный, как тот.

– Я очень прошу тебя, чтобы ты лично отдал Фахиру в Стамбуле это мое стихотворение, – сказал Мухтар. – То самое, о котором я рассказывал, «Лестница».

Когда Ка в темноте прятал стихотворение к себе в карман, вошли трое в штатском; двое из них держали большие фонари. Они были полны готовности и внимания, и по их виду было понятно, что они очень хорошо знали, чем занимались здесь Ка и Мухтар. Ка понял, что они из НРУ. И все же, рассматривая удостоверение личности Ка, они спросили его, что он здесь делает. Ка ответил, что приехал из Стамбула, чтобы написать в газету «Джумхуриет» статью о выборах мэра и о женщинах-самоубийцах.

– Кончают они с собой именно потому, что вы пишете об этом в стамбульских газетах! – сказал один из вошедших.

– Нет, не поэтому, – строптиво ответил Ка.

– А почему?

– Они совершают самоубийства, потому что несчастны.

– Мы тоже несчастны, но не кончаем с собой.

За этим разговором сотрудники НРУ, светя себе фонарями, открывали шкафы, выдвигали ящики и высыпали на столы их содержимое, искали что-то в папках. Они перевернули стол Мухтара, разыскивая под ним оружие, отодвинули один из шкафов и заглянули за него. С Ка они обращались намного лучше, чем с Мухтаром.

– Почему, став свидетелем убийства директора, вы пошли не в полицию, а сюда?

– У меня была назначена встреча.

– Для чего?

– Мы старые друзья по университету, – сказал Мухтар извиняющимся голосом. – А хозяйка отеля «Кар-палас», в котором он остановился, – моя жена. Незадолго до убийства они позвонили мне сюда, в партийный центр, и назначили встречу. Вы можете проверить, ведь Национальное разведывательное управление прослушивает телефоны нашей партии.