Но… когда я с хрипом поднялась на ноги…

Когда я поднялась на ноги, оставалось двенадцать дней. А теперь осталось… уже почти нисколько.

Аккуратно ступая по снежку, я двигаюсь в сторону остановки. Мой последний маршрут.

Снова унылые лица в автобусе. Снова нервозные пробки на дорогах. Снова и снова этот город душит меня своей неизлечимой бессмысленностью.

Вот и моя квартирка. Которую я снимаю. И оплатить аренду нужно как раз завтра.

Завтра, как всегда, 1-го числа, по несгибаемому графику, около полудня в этой тихой обители после пары безответных стуков щелкнет замок двери и в нее войдет ее хозяйка – за ежемесячной платой. За которой она приходит и в ливень, и в метель, и ничто ее не остановит. Она уже не раз входила в квартиру, когда меня не было, мол, под предлогом – не случилось ли чего. А вот на тебе подарок – случилось наконец.

Она-то и обнаружит мое мертвое тело. Боюсь даже представить ее шок от увиденного. Как бы ее саму сердечный приступ не хватил, потому что тогда до нас обеих доберутся ой как нескоро.

Но чтобы пилюля не была столь кислой в этот выходной день, она найдет еще кое-что – арендную плату, заботливо оставленную мной на полочке у входа. Ведь расплачиваться с ней нужно непременно наличными, видимо, она не хочет светиться перед банками или приставами. И этот последний платеж – за месяц, в котором я уже не буду здесь жить, потому что не буду жить нигде – по сути, и будет моим прощальным письмом ей, где я за всё дико извиняюсь, прошу не держать на меня зла и желаю ей обрести простое женское счастье. Может, тогда она помянет меня еще и добрым словом среди прочих.

И ведь квартиру эту ей потом сложно будет сдать кому-то или продать. Кому ж захочется жить в доме, в котором покончили с собой. Потому что вдруг я буду призраком курсировать здесь, слоняясь из комнаты в комнату, заставляя полы скрипеть, и открывать и закрывать двери. А я ведь буду.

Потом она, наверное, позвонит в скорую, в полицию, может, еще куда, в военную прокуратуру, например. Кто знает, что в ее башке произойдет от такой неожиданности. Уверена, опыта в таких делах у нее совсем мало.

И пока все взбудораженные моей смертью городские службы будут мчаться сюда, обгоняя друг друга, она вряд ли поборет в себе желание обыскать всю квартиру до прихода посторонних на предмет что-нибудь присвоить. Да и пусть. Всё равно мне некому что-то раздать, подарить. Даже жалко немного.

А когда приедут официальные лица, тогда-то уже всё пойдет как по рельсам. Они-то точно знают, что делать. Пусть мое бездыханное тело увидят только профессионалы, вот и поэтому тоже – не прыжок из окна и тому подобное.

Ужинать совсем неохота. Аппетита нет.

Я чувствую, что начинаю дышать как-то скованно. И поэтому часто вздыхаю. Нервишки, наверное, активировались. Шалят.

Включаю телевизор. Показывают какую-то ерунду с угадыванием и призами. Ненавижу такие шоу. Ведь они пропагандируют тягу к халяве, а не прививают уважение к труду. Потом почему-то все удивляются, как же так много обманутых вкладчиков в финансовые пирамиды, которым посулили большие барыши.

Смотреть телик не вариант, включу музыкальный канал, пусть трещит тут фоном.

Больше всего по ТВ мне нравятся новости. Смотрю их, чтобы узнать, кому там еще хуже, чем мне, а не для того, чтобы выяснить, что происходит в мире. Они ведь больше сфокусированы на тех, с кем случилось нечто ужасное, чем на тех, кто живет спокойной счастливой жизнью. Всё равно в новостях правду не покажут. Хочешь узнать правду о том, как живется людям, читай сайты объявлений.

А смотреть юмористические шоу – вообще невозможно, они же кошмарные. Когда тебе плохо, любой юмор кажется таким тупым и все эти артисты, комики – просто омерзительными. А музыку я люблю.