– И заметь, не прилагая особых усилий.

– Это в тебе порода говорит… – ввернул Тургеша.

– Экстерьер, умение взять след…

– Способность разбираться в антиквариате и всяких там авангардных течениях… Кстати, а когда мы отправимся на экскурсию в закрома Родины? – спросил я.

– Милости просим… В Рассудово на дачу с дегустацией лучших образчиков винодельческой продукции нашей многонациональной Родины.

– Рассудово рассудит, Рассудово рассудит, кто Ирку крепче любит…

– Славик, ты опять на себя, любимого, сбиваешься?

– Почему на себя – на тебя! Предлагаю провести конкурс на лучший гимн, посвященный тебе.

– Вот. Есть зерно… – хмыкнула Маслакова.

И на посиделках у Тургеши Ирку ждали… Ирку, такую обильную на выдумки и подарки, такую громкую и неуемную, и она, как правило, врывалась, всегда чуть задерживаясь и давая атмосфере вечеринки новый импульс. В тот вечер она пришла одетая в какой-то камуфляж, в сопровождении двух мужиков. Оба с приличными залысинами, один, правда, с бородой, а второй в усах. Который с бородой держал под мышкой гитару, зачехленную в какой-то кожзаменитель.

– Это автор-исполнитель Вова Патрушев. Малежик, обрати внимание – непревзойденный гитарный мастер. Вот себе смастерил восемнадцатиструнную гитару.

– Так это же какой-то рояль, – брякнул я.

– Да, я чуть перебрал с количеством струн. Играть не очень удобно и все время расстраивается, – произнес первую фразу в нашей компании Патрушев.

– Зато такой гитары ни у кого нет, – парировала Ирка.

– А у меня есть самолет, который я сделал из газеты с намерением покорить Северный полюс.

– Тургеша, это у тебя шутка такая?

– А второго твоего гостя, Ирина Сергеевна, как зовут? – произнес В. Тургенев, подражая актеру Милляру.

– А меня зовут Владимир, я занимаюсь техническим обеспечением Ирины, – ответил усатый.

– Ну, слава богу, хоть тебя не Вовой зовут, – сказал Тургеша.

– Мы его зовем Бушневский. – Это Ирка.

– Как-как? Бжезинский? – паясничал Тургенев.

– Бжезинский-Бжезинский – главный антисоветчик из Америки, самый кровожадный ястреб, люто ненавидящий и мечтающий демонтировать советский строй, – ухмыльнулся Бушневский.

– Вот теперь понятно, а то Вова, Вова, – подвел итог встречи в верхах хозяин квартиры.

И Бушневский моментально вписался в нашу компанию благодаря мягкому нраву, умению красиво и хорошо выпить и поговорить по душам. Самое интересное, что имя Вова отошло к нему, а Тургенев стал Тургешей. Ирке не задавали лишних вопросов о Фомушкине, и он как-то очень естественно выпал в осадок. Вова был хорош тем, что в нашей компании ярко выраженных артистических натур, что уж там скрывать, любящих потянуть одеяло на себя, он был каким-то неуловимым балансиром, без которого система функционировала уже не столь гладко.

В тот вечер, а мы сначала не обратили на это внимание, у Бушневского в руках была довольно тяжелая сумка.

– Это что, Ирэн? – спросил Тургенев.

– Это подарки от Деда Мороза. Пойдем выпьем, а потом всем сестрáм по серьгам.

– Ну что ж, пошли.

Мы зашли в комнату, стол был уже накрыт. Что Бог послал нам в этот день, я не помню, но это и не важно… Сели, выпили, закусили… Через паузу был заслушан отчетный концерт Патрушева. До глубины души не поразил, но, учитывая, что неплохой парень и что рекомендован Маслаковой, шанс зацепиться за наш «клуб» ему дали. И вот Ирка, облачившись в камуфляж (а она еще прихватила и обувь), внесла вместе с Бушневским в комнату сумку.

– Дети, а кто сегодня не выпивал и плохо закусывал, подарки не получит, – молвила наша массовица-затейница с интонациями Деда Мороза. И, театрально дернув молнию на сумке, она вытащила из сумки какие-то штуки и сказала, что сейчас мы устроим салют. – Я считаю, что жители вашего микрорайона лишены праздников, и мы должны восполнить этот дефицит. Тургеша, открывай балкон, ща мы жахнем, – скомандовала Маслакова.