…За вчерашний вечер и прошедшую ночь советская боевая группа преодолела в общей сложности более двенадцати километров, благополучно миновала гитлеровские дозоры и минные поля, к рассвету вышла в заданный квадрат, и уже почти шесть часов диверсанты в маскировочных халатах находились в засаде на территории, давно контролируемой противником. Поднявшийся утром ветер разогнал тучи, выглянуло теплое летнее солнце. Поэтому восемь человек, возглавляемые лейтенантом Степановым, залегли цепью в поле метрах в двадцати пяти от дороги таким образом, чтобы яркие лучи небесного светила согревали им спины и не слепили глаза. Что касается старшины Овечкина, то он занял позицию на противоположной стороне грунтовки, укрывшись за массивным валуном.

…В общем-то, это было неправильно, поскольку во время боя пули его товарищей помимо фашистов запросто могли поразить самого Андрея. И ранее по данному поводу между Степановым и старшиной произошел весьма эмоциональный разговор, правда, на пониженных тонах. О чем они беседовали, история умалчивает, но, видимо, Овечкин убедил своего оппонента, хотя и не полностью, потому что лейтенант очень скоро неопределенно покачал головой и направился к остальным бойцам. А довольный Андрей, взявший на задание винтовку СВТ-40 с оптикой вместо ППШ, потопал к «своему» валуну, очевидно, находившемуся здесь еще со времен ледникового периода…

…Итак, время неумолимо шло, солнце припекало все сильнее, а гитлеровцев, перевозящих летчика Киршенина, до сих пор не было. Проселочная дорога выглядела пустынной, лишь изредка по ней в обоих направлениях неспешно проезжали одиночные немецкие мотоциклисты.

Лейтенант Степанов ежеминутно подносил к глазам бинокль, обозревал окрестности и беззвучно матерился, о чем красноречиво свидетельствовали характерные движения его губ. Он явно нервничал, и это волнение постепенно передавалось и другим. Атмосфера потихонечку накалялась, градус напряжения рос. Создавалось ощущение, что даже воздух над полем словно наэлектризован, еще чуть-чуть – и шибанет!..

Но, как часто бывает, в момент, когда напряжение почти достигло апогея, со стороны леса, до которого было около километра, послышался медленно усиливающийся гул моторов.

– Ну, наконец-то, дождались! – воскликнул Степанов, очевидно, что-то разглядев через окуляры своего бинокля. – Появилась колонна! Два мотоцикла, а между ними броневик и грузовик, как просили! Едут наши пруссаки, лебедку им в грызло!

– Ты уверен, Витя, что те самые? – совсем не по-уставному спросил его расположившийся справа ефрейтор, по возрасту годившийся лейтенанту, как минимум, в отцы. – Видишь пилота?

– В кузове сидит, родимый! На нем форма советская летная и здоровый синяк под глазом! Я фонари таких размеров даже в кино не видал!

– Значит, пора готовить аппарат, – произнес ефрейтор, ласково поглаживая корпус машинки для дистанционного подрыва взрывчатки.

– Готовь, Семеныч, – откликнулся лейтенант, – тебе первым начинать! Рванешь головной мотоцикл, а мы подключимся следом!

– Это само собой, – пробормотал Семеныч.

…Между тем вереница разномастной вражеской техники приближалась. Теперь уже и Поздняков в свой оптический прицел различал не только Киршенина, которого сразу же узнал, но и гигантский лиловый кровоподтек на его лице. Напротив летчика в кузове грузовика сидели двое гитлеровцев. Они выглядели расслабленными, как и пулеметчики в мотоциклетных колясках. Более того, стрелок немного отставшего хвостового мотоцикла, если судить по его раскачивающейся голове, похоже, дремал. По всему выходило, что фашисты, благополучно оставив позади лесной массив, успокоились и нападения в чистом поле не ожидали.