подсчитываешь, типа, хватившись за голову, и чётко, ясно, будто бы так и надо, начинаешь «осознавать», что походу всё-таки надо уже «сворачиваться», и в определённых ситуациях осознание практически всегда превращается в сознание, проще говоря осознание уже в виде решения попадает в твоё сознание, и ты уже со знанием дела принимаешь на веру как бы своё как бы решение «сворачивать» всю эту хръъънотень (жизнь тО есть, в том виде, в котором она была обнаружена по результатам анализа).

Состояния эти его

не столько свойственны биполярной (которая, кстати, прям из большой-большой психиатрии штука, о чём многие не подозревают, из тех кто, переходя в основном по мошенническим ссылкам, нагугугливает у себя такое), сколько посттравматической, пограничной (эмоционально-хаотической, в данном случае) особенности восприятия мира. Потому что разнообразие их, моих состояний, скорее короткометрАжно и многосерийно, чем дилогИчно (два фильма когда). Я больше по сериалам и особенно по спин-оффам.

Без депрессии главное чтобы. Потому что хватит уже, ведь всё что пОнято в ней – перепонимать уже не имеет смысла. Близка, может быть, эта мысль? Но послушайте сначала, что она вообще из себя представляет, и эта мысль что из себя представляет и депрессия что из себя представляет; увидьте однозначность депрессии, не тЕрпящую никаких трактовок,

и увидьте её (всё же, конечно, мысль надо иметь в виду, а не депрессию как диагноз)

в словах парня («Мужчина, сигареты не будет?»), который остался в душе шестнадцатилетним мальчиком, который больше верит в волшебство, чем в людей, которые утверждают

либо, что волшебства (в самых разных значениях, исключительно субъективных) вообще, на их опыте, не бывает,

либо что волшебство давно уже должно было остаться в некоем прошлом, если вдруг «ты с чего-то считаешь», что оно у тебя было. Кстати, слово «волшебство», оно, конечно, такое себе, мягко говоря: если его употребляешь, то будь, есть такая вероятность, готов быть записанным в клоуны, а из них не так быстро выбраться.

Остаться в душе шестнадцатилетним мальчиком… Интерпретировал так эту фразу, когда дописал её: здесь ты, в «реальном мире», трансформируешься как биологически, так и психологически; воспитываешься по «классической» социальной методичке, перенимаешь опыт других – сначала опыт перевоспитанных (старшие), потом воспитанных, а параллельно опыт тех, кто воспитывается по тем же часам, что и ты;

а в душе живёт тот, кто наблюдает, и наблюдать он может совершенно по-разному – либо ты ему интересен настолько, что он хочет быть похожим на тебя, т.е. получает те же знания, что и ты, учится делать то же, что научился первым делать ты, нравится ему то же, что нравится тебе, восторгается он тем же, чем ты, и любит тех, кого любишь ты; либо же у нас возникает обратная ситуация – «Эй, мальчик, слушай сюда: ты неинтересен». Ну не настолько жестоко, наверное. И, по-любому же, да, никаким вообще боком это не жестоко, ни в каком, наверное, виде. Правда, конечно же, как знать. Всё по-разному до такой степени, что и взаимоотношения с «тем,

с другим, с кем-то или с чем-то, кому как нравится, как подходит или вЕруется»

могут быть вообще не такими классными, как утверждают проповедники «одинаковости любви ко всем». Все мы разные же. До такой степени разные, что это вообще совершенно отдельная тема.

Думаю, сказать лучше так: он способен, по своемУ, а может и не только по своемУ усмотрению, ограничивать, в некотором смысле, количество контактов с тобой, с одной только целью: чтобы не отзеркаливать то, что,