Страстной широк! Ну как тут не гулять!
Как не вдохнуть немного вдохновенья!
Ах, здравствуй, Пушкин! Дай тебя обнять!
У ног твоих застыть хоть на мгновенье!
Вот лентой длинной вытянут Тверской.
Есенин, размечтавшийся в сторонке,
Задумался над новою строкой,
Вокруг с конспектами сидят девчонки.
Тверской к Никитским нас ведёт вратам
«Большое Вознесенье» – тень былого!
И помним мы, что обвенчались там
Наш Пушкин и Наталья Гончарова.
Пройдём Никитский. Дальше, под Арбат,
В тоннель бегут машины в шумном гуле.
Ну, здравствуй, Гоголь! Что-то ты не рад, —
Я сам взгрустнул бы в этом карауле.
К Волхонке мы выходим напрямик,
Где, в честь себя покрывших ратной славой,
Как птица Феникс, заново возник
«Христос-Спаситель», возвышая главы.
Зелёные бульвары вы мои,
Вы кружите меня гостеприимно!
Я вновь и вновь вам признаюсь в любви —
И это, как мне кажется, взаимно.
Я рад, бульвары, каждому и всем!
Но чаще поминаю часом трудным
О Сретенском, коротеньком совсем.
Ну и, конечно же, о Чистопрудном.
Там детство шло – начало всех начал,
И я в ту пору, классиков не ведав,
Ещё мальчишкой буквы различал
На пьедестале: «Гри-бо-е-дов».
На Чистых, с детства помню, как сейчас,
Двух чёрных лебедей в союзе вечном.
Отцы сюда детьми водили нас,
А нынче мы приходим с подопечным.
И кажется, всё снова, как вчера…
И я искать глазами всё пытаюсь
Двух птиц в изыске чёрного пера,
Но здесь их нет, и я душой терзаюсь.
Уже и мне не свидеться с отцом,
И многое меняется в округе.
Но будут также называть кольцом
Бульваров ряд в разъединённом круге.
Когда душою ты ещё не стар,
Когда поэтам ты хороший друг, —
Приди в излюбленный тобой бульвар,
Для нас с тобою их не замкнут круг.
Болеро дождя
Давно, на даче, был не то, что случай,
А так, воспоминание одно:
Безмолвно пред дождём сгущались тучи —
Всё будто в действо было введено
Вселенскою рукою дирижёра,
Сводившего природный свой оркестр.
В безмолвьи кратком ощущалось: скоро
Стихия звуки выплеснет окрест.
Затишье было лишь приготовленьем.
Дела земные позабыв совсем,
С тревожно-радостным в душе томленьем
Я настороженно следил за всем.
Тогда, признаюсь, танец непогоды
Моё вниманье исподволь увлёк.
Казалось, музыку живой природы
Незримый мастер из тиши извлёк.
Вот шёпот ветра пробежал по крыше,
Как будто о начале объявив.
Мне показалось, что я прежде слышал
В неотвратимость слившийся мотив:
Сквозь шум дождя, звучащий фоном слитно,
Раздался капель барабанный звук
С таким знакомым мне рисунком ритма:
Тук-тук-тук-тук… тук-тук-тук-тук… тук… тук…
И вновь четыре, и каскадом десять —
Ведь это ж надо так суметь сложить —
Я, вслушиваясь, начинаю грезить…
Вдруг в дроби нескончаемую нить
Мелодию свою вплетает ветер,
Её ведя тягуче, нараспев,
То на трубе, чей в небо взгляд так светел,
То в струнах веток плачущих дерев.
Не споря меж собой, и не сливаясь,
Две темы вместе вторились стократ…
В гипнозе звуков, словно забываясь,
Вдали от гула шумных эстакад,
Душа природы, разыгравшись, пела.
В ней звучную реальность обрело —
Дождём и ветром слаженно и смело
Без нот исполненное болеро.
В его звучании копилась сила,
Но, оборвав неистовую мощь,
Стихия танец свой остановила —
Как будто разом выдохнула ночь…
Игрой своею болеро венчало
Прекрасную стихию естества.
Так творчества природное начало
Питает зыбкий пламень мастерства.
Идём под радугу!
Я помню радугу в огромном поле, —
Спустив к земле цветные рукава,
Она всю высь объяла… Поневоле
Мы замерли… и только сердца два,
Как два птенца трепещущих забились,
И ни одной живой души вокруг.
Восторг природы! Мы, как сговорились,
Решив пойти под дивный полукруг.
И осторожно, прибавляя шагу,
Как будто опасаясь не успеть,
Мы шли и шли, а дождь, разбрызгав влагу,