– О! Гут!– немцы суетились вокруг бочки, разливая брагу в котелки.

– Чего забыл, Котяра?– спросил его майор.

– Я… это… того самого… как его… – начал Котов, морщась от запахов. Немцы в одиннадцать глоток так накурили, что даже ему курящему стало после свежего воздуха дурно.

– Выбрать решил шестеру другой масти? Ты ведь других не видишь все равно. Думаешь за моей спиной отсидеться? Не выйдет, Котяра. Я всего неделю с вами буду, а всю оставшуюся жизнь тебе самому придется как-то прожить. Долго ли? Вот вопрос. Не приспособлен ты к ней оказался. Никому не нужен.

– А я виноват, что все так вышло у меня?– не выдержал Котов.– Я что ли немцев сюда позвал? Сами пришли. А коммунистов, я что ли до власти допустил?

– А где ты был, когда они приперлись со своим коммунизмом и царя-батюшку расстреляли? Сидел за печкой, как таракан? И сейчас отсидеться хочешь? Виноват, не виноват, а отсидеться не получится. Для того и власть, хоть от коммунистов, хоть от фашистов, чтобы из-за печек всех вытащить. Только коммунисты понятнее, а фашисты бесцеремоннее. Выбирай? Больше сегодня не из чего.

– А вы? Вон как! И немчуру разводите и коммунистов. Это как?

– У меня шире выбор, Котяра, тут ты прав. Но это тебя не касается. Каждый за себя отвечает, там, где он есть.

– А почему, вам шире?– Котов засопел обиженно.

– Жлобства потому что меньше, наверное. А у тебя ограничено именно из-за него. Да и то, я ведь с тобой почему разговариваю, а не гоню сразу в шею? Не стал ты нас сдавать немцам, значит не совсем еще сволочь. Решил остаться, оставайся, слова худого не услышишь, будто и не уходил вовсе. А сейчас сядь и засохни. Все что я хотел, уже сказал. Теперь думай. Пока ты выбрал между мной и Махером. А попался бы тебе "махер" не такой сволочной, как этот и ты бы сдал нас с Винтом, не задумываясь.

– Винта бы не сдал ни кому,– возразил майору Кот.

– Верю почти,– не стал тот с ним спорить.– Садись, красноармеец Котов, завтракай. Брагу пить не разрешаю. Нам через час выходить. Обер-лейтенант, верните рядовому документы.

– Вы его не расстреляете?– удивился Махер.– Он же изменник?

– Нет, не расстреляем. В плен он попал без сознания,– ответил майор.

– У него "листовка-пропуск" и шел он, по его словам, в Смоленск,– обер-лейтенант от возмущения, даже брагу пить перестал.

– Все это слова, обер-лейтенант. Ваши, против его. А листовки наши бойцы собирают потому что бумага, на которой их печатают, на самокрутки хороша. Если каждого расстреливать, у кого она есть, то воевать с вами некому станет. А нам еще нужно страну от вас очистить и потом Берлин взять. С кем это делать?

– Берлин?– обер-лейтенант, открыв рот, уставился на русского майора, который парень, судя по всему, свойский – военная косточка, но нес сейчас полный бред, находясь в ста километрах от Москвы, которую максимум через неделю Вермахт оккупирует и конец тогда войне. Сталин, как миленький подпишет все, что ему предложит Фюрер и уползет за Урал. А там пусть воюет с японцами хоть сто лет.

– Берлин, обер-лейтенант. Ты же в России пять лет прожил. По-русски, без акцента почти чешешь, а понять не можешь одной простой истины.

– Какой?– вытаращился еще больше Махер.

– Россия – это не страна. Это Россия. Здесь медленно запрягают, а ездят быстро. У всей Европы не хватит ресурсов, чтобы контролировать эту территорию. Человеческих. А вы еще и настроили против себя почти весь мир. А по Урал не получится мир заключить и в Москве с вами никто мирный договор подписывать не собирается. Получите уличные бои, в которых увязнете всем Вермахтом. У вас сейчас силенок, только доколдыбать до нее. А вы ее взять хотите сходу. Не получится. Сейчас из Сибири подтянет Сталин свежие дивизии и вмажет вам так, еще в этом году, что опомнитесь только к весне. Так что, привет Берлину.