К Скопину торопливо подбежал Воротынский:

– Михайло, что с тобой? – Поняв, что тот без сознания, он наклонился над ним и легонько похлопал его по щекам: – Михайло, да очнись же!

Князь Михаил приподнял грузные веки. Вяло ворочая языком, спросил: «Что со мной?..»

– Расступитесь же! – испуганно взвизгнула Александра, прорываясь к мужу сквозь кольцо князей.

– Лекаря, немедля лекаря! – громко, в голос, вскрикнули Головины.

– А ну, давай, держись за меня! – запыхтел Воротынский. – Вставай, вставай!..

Он подхватил было Скопина под руки, но не в силах был даже сдвинуть его с места и закричал на растерявшихся князей: «Да помогите же!»

Скопина подняли и усадили на лавку. Он открыл было рот, хотел что-то сказать, но у него горлом и носом хлынула кровь. Его тут же быстро уложили на лавку. В суматохе забегали дворовые, стали прикладывать холодные тряпки к его одутловатому, сизого цвета лицу.

Кругом в палате шёпот, охи, вскрики женщин…

Александра, склонившись над мужем, всхлипнула, и её губы зашептали нервно и жалко: «Мишенька, Мишенька!.. Что с тобой, мой дорогой?»

Она была ещё такой юной, что не умела даже горевать.

– Иван Михайлович, отвези меня домой, – тихо попросил князь Михаил Воротынского, сжимая в дрожащей руке холодные пальцы жены.

– Нет, нет – в Чудов! – криком вырвалось у Воротынского. – К монахам! Там хворь изгонят – поставят на ноги!.. Да где же кони?! – в негодовании загудел он.

– Здесь, здесь уже! – влетел в палату запыхавшийся дворецкий с холопами. – Стоят подле крыльца!

Четверо дюжих холопов с трудом подняли Скопина на руки и вынесли из палаты. Вслед за ними гурьбой двинулись гости.

В тесных дверях князь Дмитрий столкнулся с Екатериной и зашипел ей в лицо:

– А ну, скажи – твоё ли это дело?!

– Нет… Это не моя рука, – прошептала Екатерина, и её голос дрогнул.

– А чья-а?!

Она ничего не ответила. Только на лице у неё мелькнула какая-то загадочная, растерянная и одновременно смущённая улыбка.

Князь Дмитрий изумился: впервые в жизни увидел он такой свою жену… Екатерина!.. Его Екатерина была растеряна и смущена!..

В Чудовом монастыре через неделю монахи беспомощно развели руками, когда испробовали все свои средства. Кровотечение они остановили, но не смогли больше ничем помочь князю: тот таял прямо на глазах. И по совету де ла Гарди Елена Петровна забрала сына из монастыря и привезла домой.

Там, в палатах, князя Михаила уже ждали два французских лекаря: их прислал де ла Гарди. И на двор Скопиных опустилось томительное горестное ожидание. Дворовые бабы и девки бегали на цыпочках с посылками лекарей, приглушённо вздыхали, охали и пускали из глаз влагу, когда украдкой взглядывали на Елену Петровну и Александру. Те же сидели день и ночь у постели князя, осунулись, почернели, выплакали все слёзы.

Проведать князя приехал де ла Гарди, застал его в беспамятстве, упрекнул лекарей. В ответ те тоже развели руками, как и монахи: «Болезнь люта – нам неизвестна!..»

Собрались у Скопина и ближние воеводы его большого войска. Они посидели в столовой палате в полном молчании и разъехались по домам. Двор Скопиных Григорий Валуев покинул с неспокойной душой, с предчувствием близкой беды.

В конце второй недели после крестинного пира Скопину стало лучше. Он очнулся от забытья и попросил привести духовника. Тихо, с трудом произнося каждое слово, он заговорил: «Отче, повинен я в смерти Татищева… И он преследует меня…»

Его дело с Татищевым было ещё там, в Новгороде, когда князь Михаил дожидался наёмников из Швеции…

Новгородский второй воевода, окольничий Михаил Татищев с шумом и грохотом ввалился как-то в избу к нему, споткнулся, опрокинул лавку, что стояла у двери. За ним вошли два боярских сына, Колычев и Огарёв. С ходу, от порога, окольничий загудел трубой, как дьякон: