Ляхи, не разделяя беспечности царя, поставили в своих дворах стражу, а Мнишеки – даже всю польскую пехоту, отмечает Платонов. "для того, чтобы веселые гости постоянными выстрелами не тревожили народа и не нарушали общего спокойствия". [17] На донос испуганного Мнишека Лжедмитрий приказал вывести на улицы стрельцов.

Москва с омерзением наблюдала за образом жизни царской четы. Лжедмитрий был ветренен и безрассуден, умышленно оскорбляя московитов. В зимней ледяной крепости, близ Вязьмы, в тридцати верстах от Москвы, участвовал в бою с телохранителями, конной польской дружиной, с боярами и дворянами. Иноземцы с царского дозволения свободно входили в наши церкви, гремя оружием, “опирались и ложились на гробы Святых”. [1] Для Марины в пост перед крещением готовили еду, отнюдь не монастырскую. Она оставалась наедине с женихом, увеселяемая музыкой, плясками и не духовными песнями. Самозванец допустил в монастырь скоморохов. Веселье в монастыре сопровождалось пирами во дворце. Жених ежедневно одаривал невесту и родных лучшими иноземными товарами. Царская и польская роскошь крайне озлобляла народ, ибо думал он о расхищении царской казны – достоянии отечества, которое переходило в руки вечных врагов России.

Ночью 7 (17) мая 1606 года невеста переехала во дворец, а на следующее утро там совершилось обручение по древнему православному обычаю. В пятницу на Николин день 8 (18) мая Марину обвенчали с Лжедмитрием и, вопреки уставу Церкви и обычаю, Марину за одно и короновали.

На обручении были лишь ближайшие родственники Мнишеков и свадебные чиновники: тысяцкий – князь Василий Шуйский, дружки (его брат и Григорий Нагой), свахи и некоторые бояре, описал Карамзин. На Марине были русское красное бархатное платье с широкими рукавами, украшенное алмазами, яхонтами, жемчугом, венец на голове и сафьяновые сапоги. Под молитвы священнослужителей княгиня Мстиславская и Сандомирский воевода ввели невесту в палату для обручения. Столь же роскошно был одет и жених. Дружки резали караваи с сырами и разносили ширинки. В Грановитой палате все были шокированы наличием двух престолов, на одно сел Самозванец, а на другое – Марина. Невесте велели поцеловать корону Мономаха и диадему, которые пред ней держал Михайло Нагой, которые затем царский духовник понёс в храм Успения.

По разостланным сукнам и бархатам вдоль рядов телохранителей и стрельцов впереди Сандомирский вёл жениха, а за ним – княгиня Мстиславская – невесту. Следом шли князь Василий Голицын с жезлом (скипетром), Басманов с державой и знатные гости при множестве народа. В храме Марина приложилась к образам – и началось венчание невесты. Посередине церкви на возвышенном “чертожном месте” на золотой персидский трон сел жених, на серебряный – невеста, рядом – Патриарх. Лжедмитрий произнёс речь, ему вторил Патриарх и с молитвой возложил “Животворящий Крест на Марину, бармы, диадему и корону (для чего свахи сняли головной убор или венец невесты)”. [1] На литургии Патриарх украсил мономаховой цепью, помазал и причастил невесту, которая пока была без Державы и скипетра, и “духовенство и бояре целовали её руку с обетом верности… Держа друг друга за руку, оба в коронах, и Царь и Царица (последняя опираясь на Князя Василия Шуйского) вышли из храма уже в час вечера и были громко приветствуемы звуком труб и литавр, выстрелами пушечными и колокольным звоном, но тихо и невнятно народными восклицаниями. Князь Мстиславский, в дверях осыпав новобрачных золотыми деньгами из богатой мисы, кинул толпам граждан все остальные в ней червонцы и медали (с изображением орла двуглавого)”. [1] Лишь немногие бояре и Сандомирский воевода недолго обедали с молодыми, затем Мнишек и Василий Шуйский проводили их до постели. Во дворце всё утихло, только ляхи праздновали в ожидании царских брачных пиров, новых даров и почестей. Народ негодовал из-за того, что иноверка Марина получила сан российской царицы и не отреклась от латинства, целуя наши святые иконы, вкушая “тело и кровь Христову” из рук Патриарха, помазанная елеем, что для Россиян было несомненным осквернением святыни.