Опрокинули еще по одной. Под горячее – третью. Выпили, молча и не чокаясь. Каждому было, кого помянуть из тех, что остались в чужой земле.

– Ну и что ты сделал как сотрудник собеса? – спросил Пилот.

– Вручил бабуле от собеса материальную помощь – тысячу рублей. Отвез на вокзал и купил билет до Тюмени, чтобы навестила дочь и внуков.

– Правильно.

– Кстати, возле ее дома Флакон засек бородатого мужика. Глотал возле столба пиво из бутылки. Похоже, тот самый, банкиршин кавалер. Но он быстро слинял.

– Что у Рыбака?

– На связь выходил час назад. Нашли подругу. К вечеру привезут.

Белый распечатал вторую бутылку.

– Я – пас, – сказал Пилот. – Да и тебе хватит.

– Надоело все, – угрюмо проговорил Белый и все же наплескал себе.

Была и у Пилота мысль бросить эти игры, когда стали пасти Красавчика. А дальше что? Останутся они с другом никому не нужные, как перекати-поле.

Тут какую-никакую, а пользу приносят. Убирают мерзавцев с благословения Туза. Красавчик тоже мерзавец. Убрать его нельзя. Посадить не получится. Ну, заполучим улики. И что? Их надо отдать Тузу. Тот станет держать Красавчика на крючке. И доить. По-разному можно доить чиновника, приближенного к президенту… Кто в выигрыше – козе понятно. Можно, конечно, снять с записок копии. И кому их отдать? Генералу-однокашнику всучить?

Пилот вспомнил, как позвонил Кличко после того, как стал начальником службы безопасности криминального банка.

– Я устроился на работу, Миша.

– Знаю.

– Осуждаешь?

– Понимаю.

– Что понимаешь?

– Рыба ищет, где глубже. Разбогатеешь – не забывай старых друзей. Всегда рад с тобой общаться.

По всем канонам, главный борец с организованной преступностью не должен был даже разговаривать с ним. А тут «рад общаться».

Еще один раз вышел Пилот на связь с генералом. Сообщил ему о предстоящей разборке солнцевских и азеров. Ждал, что омоновцы возьмут карьер в плотное кольцо и подметут всех под гребенку. Не дождался. Бывший сослуживец не отреагировал на оперативную информацию. Солнцевские уехали с разборки победителями.

Скурвился генерал. Не звонил больше Пилот сокурснику, хлебали мутное варево вдвоем с Белым. И успокаивали себя тем, что хоть и провоняли дерьмом, а загаженную конюшню помалу чистят…

После полудня сыскарь Вовочка приехал в Склиф. Вчерашняя врачиха уже сменилась с дежурства, но отрабатывала дневную смену. Разрешила проведать больного, но предупредила, что говорить ему много пока нельзя, во рту сетка…

Одна половина лица Кузнецова была багрово-синей, но глаз приоткрылся. Другой глаз глядел с угрюмой обидой, но в целом – нормально.

– Привет, болезный! – поздоровался Вовочкин. – Докладываю: бабки по-прежнему у Плевако. Папку Ненашина и диктофон с кассетами уперли. Значит, дело в Советнике.

Кузнецов согласно мотнул головой.

– Боюсь, что продает тебя кто-то, Борис. Кому известно, что досье советника хранишь дома? Я позвонил Наталье Марковне. Она сказала, что на заявке фамилии визитеров вписаны другим почерком. В бюро пропусков телефон внутренний. Делать тебе сейчас нечего, потасуй-ка своих на предмет крапленой дамы.

Тот кивнул и прошепелявил:

– Тебе срочно надо в Лихославль. Записки Советника хранятся у кого-то из подруг Соловьевой.

– Понял.

– Выясни, где она жила до Москвы. С кем дружила. Раздобудь записки.

– Постараюсь…

Сыскарь Степан Вовочкин опоздал с поездкой в Лихославль на сутки. Те самые сутки, в которые он мотался между квартирой Кузнецова и больницей. Ему пришлось идти по следам опередивших его братков. Лихославльский адрес школьной учительницы Соловьевой он вычислил без проблем. Она назвала одну из подруг, жившую в доме напротив. Та оказалась алкашкой.