Самым большим минусом поисковой операции было полное отсутствие представления, в каком направлении её совершать. Также, она бы потребовала затратить много сил и оставить лагерь без присмотра на долгое время, что в теперешней ситуации было небезопасно. Вернувшись, я не знал бы, что меня здесь ждёт, а неожиданности за эти два дня уже поднадоели. С другой стороны, следующей ночью использовать разведенный костёр и шалаш в виде наживки, а самому замаскироваться поблизости, выглядело более рационально, но здравый смысл подсказывал, что сегодня никто не придёт. Не было никаких сомнений, что ночной гость видел, как я в свете костра пристально всматривался в скрывающую его тьму кустарников, явно что-то заподозрив. Поэтому любой осторожный человек, коим бесспорно был он, не будет повторять свой маневр, но и бездействовать также не будет. В конце концов, выбор был сделан, и время позволяло спокойно, с расстановкой, заняться повышением обороноспособности своего лагеря. Часть мотка капроновых ниток превратилась в четыре ловушки-петли, основной функцией которых было не захват или причинение вреда, а сигнализация. При срабатывании должен был раздаться громкий звук, как будто кто-то напролом лезет через кусты, вызванный скрытой в них и лежащей неглубоко на листьях палкой. Сухие ветки я рассыпал по всему периметру, спрятав их аккуратно в траве, треск которых под ногой выдал бы незваного гостя. Место для лёжки было выбрано в тридцати метрах левее от входа в шалаш, на склоне к ручейку. Сползающее в овраг уже не один год старое большое бревно оставило за собой нишу в земле, которую пришлось немного отредактировать под себя с помощью детской лопатки. Отсутствие поблизости магазинов с постельным бельём вынудило в качестве матраса использовать сухой мох, а вместо одеяла еловый лапник.

День, как и вчера, пролетел незаметно и довольный проделанной работой, я снова заваривал лесной чай. Согреваясь внутри горячим напитком мне очень хотелось ни о чём не думать, но мысли сами наполняли образовавшуюся физическим трудом пустоту в голове. Когда информация о противнике настолько скудна, просыпается злость от ощущения слепоты и невозможности спрогнозировать его поведение. Поэтому, оставалось только одно, чему усиленно обучали в разведке – терпеть ожидание, превратившись в пень или камень, а действовать придется по обстановке. Единственное, что знал точно, всю ночь придется бодрствовать и четыре часа до полной темноты, пока есть возможность, надо потратить на сон.

Глаза, словно по щелчку гипнотизёра, открылись, когда всё вокруг начало окрашиваться в серый цвет. До наступления полной темноты оставались считанные минуты и вскоре, я уже лежал в засаде, ощущая тонкую горечь запаха оружейного масла пистолета Макарова, приютившегося рядом с головой. Специально соорудив пирамиду перевернутого костра, который не требует вмешательства всю ночь и самостоятельно регулирует горение, передо мной, как на ладони, тусклым светом освещалась поляна перед шалашом. Спустя три часа, напряжение на подсознательном уровне начало вбрасывать в кровь свою дозу адреналина, затачивая все чувства до бритвенной остроты. Наступала глубокая ночь. Сколько их похожих было проведено в армии на учениях, но эта отличалась кардинально – впервые я был один, без поддержки и с неприкрытым тылом, что не придавала позитива моему настроению.

Он, как вчера, снова появился бесшумно, медленно вытягивая своё тело из темноты, словно она его порождала, и направился к костру, похрамывая на переднюю правую лапу. Ожог давал о себе знать, но волк не придавал этому никакого значения, опять остановившись перед огнём и замерев в стоячей позе, смотря прямо перед собой. Я не видел его глаз, но уверен, они были точно такими стеклянными и отсутствующими, как прошлой ночью. Спустя несколько минут, он резко, навострив уши, повернув голову в мою сторону, заставив затаить дыхание, а затем, как горный козёл, подпрыгнул с места на прямых ногах и начал бег по кругу, постоянно увеличивая скорость, что его заносило на поворотах, при этом, абсолютно не обращая внимания на рану. Не выдержав заданного темпа, он упал и, перевернувшись, лихорадочно замотал головой и стал крутить лапами в воздухе, словно педали велосипеда. Я думаю, даже директор Кунсткамеры оценил бы такое поведение, как ненормальное.