Он сидит в машине, водит пальцами по телефону и видит фото Эммы. Ему хочется позвонить Ребекке, но не следовало бы. Ему нечего ей сказать. Им нечего сказать друг другу. Он заходит так далеко, что даже набирает ее номер, нависая пальцем в сантиметре от кнопки вызова.

Позвонить ей, Эмма?

Он не получает ответа от своей без вести пропавшей дочери. Иногда ему кажется, что она шепчет что-то ему в ответ на вопросы, которые он задает. Но ему так только кажется, усталый мозг выдает желаемое за действительное, спрашивает.

Он включает радио. Отыскивает музыкальный канал с классикой восьмидесятых годов. Выключает, как только начинают крутить «Smokin’ in the boy’s room» в исполнении «Мотли Крю». Он переключает радио на новости. Двое полицейских арестованы в Calvià. Они подбросили кокаин в бар и вымогали у владельца деньги. Пришли в бар, взяли кофе, сходили в туалет и ушли. Вернулись через четверть часа с собакой, натренированной на поиск наркотиков, и нашли 200-граммовый пакет кокаина. Совершенно достаточно, чтобы владелец лишился права на продажу спиртного, а возможно, и загремел в тюрьму. Они показали кокаин владельцу.

– Теперь ты знаешь, на что мы способны, – сказал один.

– Тысячу евро в неделю, – добавил второй полицейский.

Тим слышит потрескивание, сиплые от табака голоса.

Это звуки записанного фильма.

В кафе-баре недавно установили камеру безопасности, которая и вела запись. Владелец сделал то, на что мало кто решается, и написал заявление. Бог знает, что с ним будет дальше. А вот полицейским в тюрьме придется туго, это точно. Во всех тюрьмах зэки больше всего ненавидят бывших полицейских. Они будут ходить враскорячку, с фонарями вокруг глаз и черными отеками в области почек.

В лучшем случае.

Им могут выколоть глаза. Вспороть животы заточенной ручкой зубной щетки. На мгновение в памяти Тима проявляется картина случившегося, того, что вынудило его уйти из полиции. Но он не дает ей оформиться, стать четкой. Не сейчас.

Наконец началось движение, и через пять минут он уже стоит в арктическом холоде ресепшен детективного бюро «Хайдеггер» и зовет Симону.

– Малыш Тимми! Какие люди, – кричит она. – Буду через минутку.

– Конференц-зал.

Вильсона нет на месте. А то шум выманил бы его из кабинета. Наверное, он и Ана Мартинец в банке. Или у ревизора. Тим повышает температуру в комнате для собраний до двадцати четырех градусов, и воздух быстро нагревается. Он садится. Металлические подлокотники кресла белой кожи холодят руки.

Симона появляется через десять минут. Не извиняется за задержку.

– Как здесь тепло и уютно.

– Улучшенный вариант преисподней, – парирует Тим.

Симона улыбается и садится. На ней белое до щиколоток платье. Оно ей идет, как и красный цвет на только что накрашенных ногтях. Сегодня наверняка день передач в тюрьме.

– Чего тебе? – спрашивает она.

Он отдает ей камеру, ждет, пока она смотрит на фотографии Гордона Шелли с другими женщинами.

– Это любовник жены Петера Канта, – поясняет он. – Шелли.

– Он, что ли, в эскорте работает?

– Похоже на то. Ты что-то раскопала про него?

– Так далеко порыться не успела. Его наверняка можно найти на сайтах турагентств, хотя и под другим именем. Типа Ленни, Чили или Рон, или какие еще имена бывают у мужчин этой профессии.

– Сможешь глянуть?

– Да, сделаю.

Симона разглаживает платье.

– Тут стало уже слишком тепло. А жена немца платит ему за секс?

– У меня нет такого чувства, – говорит Тим. – Совсем нет. Наоборот. Она такая красивая, что две трети населения Пальмы с удовольствием бы с ней переспали. Нет, похоже, что тут настоящее.

Он думает о том, как он впервые увидел их, занимающихся сексом в вилле района Андрайч. Как он наблюдал за ними в раскрытую дверь: Наташу, с ее мольбой в глазах, адресованной в никуда. И взгляд Гордона Шелли, колеблющийся, отсутствующий. Может, он и был куплен на какой-то момент, но после этого эти двое выглядели влюбленными друг в друга.