Помещения для приглашенных гостей на Йолеусе находились в клубнеобразном наросте над третьим дорсальным плавником, недалеко от его высшей точки. Внутри этой структуры, напоминавшей огромный выдолбленный плод диаметром под пятьдесят метров, и обосновался Уаген.

Вот уже тринадцать лет он вел здесь наблюдения за Йолеусом, мегафауной и экологией аэросферы и теперь склонялся к мысли радикально увеличить планируемую продолжительность жизни и столь же радикально преобразиться, чтобы лучше приспособиться к масштабам аэросферы и срокам жизни ее крупных обитателей.

Бóльшую часть девяноста прожитых в Культуре лет Уаген придерживался базовой гуманоидной формы. Нынешнее приматообразное обличье вкупе с некоторыми технологиями Культуры (хотя и без использования полевых устройств, которые мегафауна запрещала по каким-то не вполне ясным соображениям) позволяло ему удачно адаптироваться к жизни в аэросфере.

Впрочем, с недавних пор он подумывал о переделке своего облика во что-нибудь сходное с огромной птицей, а также о продлении жизни на неопределенно долгий срок, чтобы пронаблюдать медленную эволюцию левиафавра.

Если, предположим, Йолеус и Мюэтениве спарятся, а их личности соединятся, сольются и перемешаются, то как назовут двух левиафавров, которые возникнут в результате этого союза? Йолеуниве и Мюэтелеус? Как повлияет это бесплодное спаривание на двух партнеров? Как они изменятся? Будет ли обмен равноправным или один партнер возобладает над другим? И вообще, производят ли они потомство? Умирают ли по естественным причинам? Никто не знал ответов. Вопросов без ответов были тысячи. Мегафауна аэросфер избегала обсуждения этих тем, а история, или, по крайней мере, та ее часть, что скопилась в известных своей бесстыдной полнотой базах данных Культуры, прискорбно умалчивала об эволюции левиафавров.

Уаген отдал бы почти все на свете за возможность лично наблюдать такой процесс и получить ответы на мучившие его вопросы, но понимал, что если взять на себя подобное обязательство, то придется посвятить ему всю жизнь.

Разумеется, прежде чем принимать какое-либо решение, необходимо вернуться на родное орбиталище и обсудить все с профессорами, матерью, родственниками, друзьями… Его возвращения ожидали через десять, пускай пятнадцать лет, но в последнее время Уаген все больше убеждался, что он из тех ученых, которые посвящают исследованиям всю жизнь, а не из тех, кто считает научную работу всего лишь одним из условий, необходимым и достаточным для становления всесторонне развитой личности. Подобная перспектива его нисколько не смущала; по меркам первобытных гуманоидов он прожил долгую и насыщенную событиями жизнь еще до того, как стал студентом.

Тем не менее его пугала сама мысль о затяжном пути домой. Аэросфера Оскендари не имела постоянных контактов с Культурой (или, если уж на то пошло, вообще с кем бы то ни было), и, по слухам, выходило, что следующий корабль Культуры заглянет в окрестности системы как минимум через два года. Конечно, сюда может зайти и другое судно, однако если чужаки и согласятся взять Уагена на борт, то путешествие почти наверняка затянется на гораздо больший срок.

Допустим, корабль Культуры доставит его домой примерно за год. Еще год придется провести там, а обратная дорога займет… но так далеко вперед корабли обычно не загадывали.

Пятнадцать лет назад ему предлагали собственный корабль – когда впервые стало известно, что дирижаблевый левиафавр приглашает к себе ученого Культуры, – но, по правде говоря, выделять звездолет одному человеку, с тем чтоб он им воспользовался от силы дважды за двадцать или тридцать лет, даже по меркам Культуры было слегка расточительно. Тем не менее пожелай он теперь остаться тут и, вероятно, навсегда проститься с семьей и близкими, так или иначе придется навестить их напоследок. В любом случае все это надо хорошенько обмозговать.