Мы думали – отбил все себе к чертовой матери, надо идти поднимать его и нести домой. Но Сашка (или Вовка?) сам сполз с санок и, взяв их за ременный поводок, слегка прихрамывая, потащил к подъему в горку. К нему уже сбежал брат, и скоро они оба были вверху. И Вовка (или Сашка?!) возбужденно рассказывал:
– Лечу я, и вижу: дядя Тапень внизу подо мной! Корову гонит от ручья и мне прутом грозит: «Я те полетаю!»
Мы не видели ни дяди Тапеня (был у нас такой в деревне мужичок-казах с таким вот странным именем и не менее странной для казаха профессией – свинопас), ни его коровы. Но видели, как высоко летел на своих знаменитых санках один из братьев Ляйрихов. И мало ли что там могло быть, внизу?..
Эх, зимние школьные каникулы! Многое бы я отдал, чтобы хоть еще раз ощутить на себе их непередаваемое очарование…
Предъява
– Так, это кто кинул?
– Извините, это я.
– Ты что, ботаник, предъяву мне делаешь?
– Простите, не понял?
– Ну, в смысле, стрелку мне забить хочешь?
– Как это?
– Ты что, русского языка не понимаешь?
– Почему же? Я, в некотором роде, филолог.
– Так вот, философ, ты что, рамсы попутал.
– Чего я, извините, напутал?
– Нет, ты только погляди на него! Шлангом прикинулся!
– Боюсь повторно вызвать ваше раздражение, но я не…
– Так, заткнись, профессор! В последний раз спрашиваю! Возможно, на понятном тебе языке. С какой целью ты кинул в меня этот слепленный тобой комок снега, а?
– Ну, просто настроение у меня хорошее! Смотрю, идет молодой интеллигентный человек с хорошим, открытым лицом…
– Ага, понятно! Расслабуху я, говоришь, допустил, открылся. Ну, дальше трактуй свой безрассудный поступок.
– Ну, я слепил снежок и кинул в вас. Просто так. Извините, если вам не понравилось.
– Значит, ты ничего ко мне не имеешь?
– Ничего, кроме первоначальной симпатии. Хотя от нее, кажется, уже ничего…
– И никто тебя ко мне не подсылал?
– Да нет. Я сам. Смотрю, идет молодой симпатичный человек…
– А, так ты голубой?
– Простите? А, вы в этом смысле… Нет, что вы, я женщин люблю.
– Хм! Что-то я тогда никак не врублюсь… Впрочем, некогда мне тут с тобой.
– Ну, тогда я пошел?
– Куда это ты пошел? Ты понимаешь, что на твое действие я просто обязан ответить противодействием? Иначе это будет не по-пацански!
– Понимаю… Наверное. Хотя не совсем.
– Щас поймешь, ботаник несчастный! Становись вот к этой стенке.
– Вот сюда? Хорошо. Можно, я очки сниму?
– Ладно, снимай. И не шевелись, пока я не прицелюсь! Во, сходу попал! Не больно?
– Да нет! Снежок вы слепили не очень твердый.
– Ну, тогда мы с тобой, значит, разошлись краями. Бывай, ботаник!
Утро в гареме
– Хабиба!
– Я, мой господин!
– Фатима!
– Да, мой повелитель!
– Зухра!
– Я здесь, свет моих очей!
– Гульчатай!
…
– Гульчатай!!
…
– Гульчатай, зараза!!!
– Ее нет, о муж наш! Но скоро будет.
– А что вы такие все надутые? Как неродные прямо! Говори, моя старшая жена Хабиба! Нет, сначала вели принести мне щербета*. Только холодненького!.. Ах, хорошо! Рахмат* тебе, Фатима! Ну, так что ты хотела мне сказать, Хабиба?
– Ты, наверное, забыл, мой повелитель. Но вчера, когда ты приполз из дукана*, куда ты уходил попить кофе, ты был как тюфяк*, прости меня, Господи!
– Да как ты смеешь!
– Хабиба правду говорит, о наш общий супруг!
– А тебя, Зухра, никто не спрашивает! Ладно, продолжай, старшая жена! И прошу тебя, поаккуратнее с выражениями. Какой пример ты подаешь своим младшим коллегам?
– Якши, мой господин! Скажем так – ты был не в своей пиале*. И сообщил нам, что хочешь поменять нас на другой гарем!
– Так, что-то припоминаю… Ну-ка, Зухра, дай-ка я еще отхлебну щербета… Фу ты, уже теплый! А покрепче у нас там ничего нет?