Лишь Нике не было никакого дела до того, в какой позе снимала с себя стриптизерша трусы. Она смотрела на то, как из полуоткрытого рта Глухаря, застывшего напротив вполоборота, катится тягучая нескончаемая слюна. Смотрела и не могла оторваться. Наверное, если бы по потолку полз таракан, он притягивал бы взгляд точно так же. Но вполне возможно, что не вызывал бы такого мерзкого чувства.

Пытаясь избавиться от волны отвращения, постепенно накрывавшей ее с головой, Ника прижала к боку руку. Там, в уютной кобуре покоился ПМ – первый, но не единственный подарок Красавчика.

– Ты левша, а это интересно, – всякий раз говорил он, когда вывозил ее в ближайший лесок на импровизированное стрельбище.

Красавчик от души веселился, наблюдая за тем, как она училась стрелять из подаренного пистолета.

– Левша – сюрприз для врага. Ты, главное, меньше переживай, когда нажимаешь спусковой крючок. Это тебе не автомат. Пусть пуля за тебя поволнуется.

Вот так. Теперь Красавчик там, в мышеловке, ждет от нее помощи, и каждая минута приближает его к смерти. А она сидит в баре, помахивая белым платочком вслед уходящему поезду, – уместное сравнение. Время идет, и никакого толку.

– Хороша Лялька. – Глухарь наконец развернулся в ее сторону и потянулся за бутылкой водки. – Вы ведь подружки. Как она вообще? Я имею в виду в жизни? Такая же… горячая?

Да, девушки были знакомы. Их свел Красавчик год назад, чтобы помочь Нике прийти в себя после того случая. Вот уж поистине, кого не любят мужики, того обожают женщины. Лялька хорошо к нему относилась, однако предпочитала держаться подальше. Вполне возможно, что-то у них и было, но Ника предпочитала не знать ответа на этот вопрос.

Да и в обычной жизни Лялька была такой же – брутальной и независимой. Но Ника не хотела говорить об этом Глухарю.

– Сколько он сможет продержаться в мышеловке? – спросила она, оставив его вопрос без ответа.

– Смотря какая мышеловка, – без зазрения совести пояснил Глухарь. – День. Два. Максимум пять. Кто это выяснял?

– Глухарь! – Она вскинула на него больные глаза. – Забудь про все. Что было, что будет. Помоги ему. Ты ведь человек. Тебе зачтется. – И добавила обреченно, ловя взгляд, ускользающий, как рыба в проруби: – В конце концов, меня проводи! Я пойду с тобой!

Минуту, если не больше, он таращился на нее, потом вдруг запрокинул голову, обнажив свободную от волос шею, и захохотал. Кадык заходил ходуном, в горле что-то булькало.

Ника машинально прижала к боку пригревшуюся кобуру. Неожиданно сильно, до дрожи, ей захотелось выхватить ПМ и разрядить весь магазин, все восемь патронов прямо в горло, колышущееся от смеха.

Будто вняв ее чувствам, Глухарь успокоился. Вытирая слезы, выступившие на глазах, он хмыкал, вспоминая причину веселья.

– Баба в Зоне, – давясь от смеха, все повторял Глухарь. – Додуматься надо. Вряд ли во всей Зоне сыщется хоть одна. Я, конечно, не имею в виду мертвяков, оставшихся там от прежней жизни. Повести бабу в Зону… на подобное даже такой говнюк, как Грек, и то не пойдет.

– Глухарь!.. – Ника и не заметила, как у стола возникли двое сталкеров, изрядно поднабравшихся и, по всей видимости, разгоряченных стриптизом.

– Слышь, Глухарь! – Тот, что был покрепче и потрезвее, не отрывал от Ники прямого взгляда. – Твоя девушка, да?

– Не-а. – Глухарь пожал плечами. – Не моя. Ничья теперь. Бери, если хочешь.

– И возьму. – Тот, что был пониже и пьянее, сделал шаг и положил тяжелую руку Нике на плечо. – Пошли что ли? Имей совесть, девушка. Мы тут люди, между прочим.

– Убери руку, – медленно процедила она.

– Не слышу? – Сталкер наклонился к ней.