– Но ведь все это чудовищно! – жалобно сказал Галлахер. – Надеюсь, вы сделаете все возможное, чтобы разрушить такие мрачные подозрения и, по крайней мере, очистить от них доброе имя несчастной женщины!

– Мы сделаем все возможное, чтобы найти истину и доказать ее, – многозначительно пообещал Монк.

Галлахер в этом нисколько не сомневался. Он встал и схватил руку сыщика.

– Спасибо, сэр! Вы снимаете бремя с моей души. И если я еще могу вам чем-нибудь помочь, то, пожалуйста, скажите. И вы тоже, конечно, барон фон Эмден. Всего хорошего, джентльмены, всего хорошего.

– Ну, вряд ли мы что-то установим, – заметил Стефан, когда они с детективом уселись в коляску и Монк взял в руки вожжи. – Возможно, это был тисовый яд… но Гизела его отравить не могла.

– Да, по всей видимости, это так, – согласился Уильям. – Боюсь, нам еще предстоит проделать довольно длинный путь.

Эстер Лэттерли, о которой недавно вспоминали и Монк, и Рэтбоун, знала об их причастности к судебному делу принцессы Гизелы и графини фон Рюстов и вообще слышала немало всяких толков об этом предмете.

После возвращения из Крыма, где при осаде Севастополя она вместе с Флоренс Найтингейл была сестрой милосердия в госпитале для раненых, мисс Лэттерли продолжала работать сиделкой и няней, но главным образом в частных домах. Сейчас она только что закончила ухаживать за пожилой дамой, выздоравливающей после неудачного падения, и была не у дел. Поэтому женщина с радостью встретила свою приятельницу и бывшую патронессу леди Калландру Дэвьет. Калландре было хорошо за пятьдесят, и она выглядела старше своих лет, что могло не очень понравиться ей самой, если бы она снизошла до беспокойства на этот счет. Лицо у нее было умным и свидетельствовало о твердом характере, но даже самый пылкий поклонник никогда не назвал бы ее красивой. Слишком много силы было во всем ее облике, а еще больше – эксцентричности. У нее была очень приятная горничная, которая много лет назад оставила попытки укладывать волосы леди Калландры в изящную прическу. Если они как-то держались в пределах, ограниченных шпильками и заколками, это уже можно было считать большой победой.

А сегодня миссис Дэвьет была растрепанной даже больше обычного. Она вплыла в дом с охапкой цветов и с очень возбужденным и целеустремленным видом.

– Это для вас, дорогая, – возгласила леди Калландра и положила цветы на столик в маленькой гостиной Эстер. Последняя не нуждалась в более просторном жилище и вряд ли сняла бы такое, даже если б это позволили ее средства, потому что дома, да еще в гостиной, она задерживалась очень редко.

– Хотя и не думаю, что у вас есть частая возможность ими любоваться, я их все-таки принесла, потому что они такие прекрасные, – заявила ее гостья.

Затем Калландра опустилась на ближайший стул, и ее кринолин задрался углом, а юбка легла криво. Она рассеянно хлопнула по ней, но положение юбки осталось прежним.

Эстер села напротив и с непритворным вниманием приготовилась слушать гостью.

– Спасибо, во всяком случае, – кивнула она на цветы.

– Есть один случай, и я была бы очень рада, если б вы могли оказать помощь, – начала Дэвьет. – Это молодой человек, с которым я, однако, очень мало знакома. Он сначала представился как Роберт Оливер – несколько утрированный англицизм, – наверное, по той причине, что он родился в Англии и чувствует себя здесь совершенно как дома. Однако его настоящее имя Олленхайм, и его родители, барон и баронесса, – экспатрианты из Фельцбурга.

– Фельцбурга? – удивленно переспросила молодая медсестра.

Теперь она понимала, откуда проистекает заинтересованность Калландры. Леди Дэвьет покровительствовала Уильяму Монку, помогая ему продержаться в трудные времена, а он в ответ делился с нею самыми сложными или волнующими эпизодами из своей практики частного сыщика.