Что делать теперь?

Наложить на себя руки?

Или, может, попытаться как-то искупить вину?

Первое – гораздо проще: преодолеть несколько секунд страха, и все дела. Уйдёшь в небытие, из которого материализовался по воле редчайшего случая. И сразу же навсегда освободишься от сомнений, терзаний совести и чувства ужасной вины.

Но тогда Татьяна останется совсем одна. Одинокая женщина в чужой, не слишком приветливой к русским стране. Со скудными средствами к существованию – она ведь успела приучить его жить сегодняшним днём, как последним, то есть, типично по-русски, не заботясь о будущем. Одна, совсем одна… А её и так уже успела немало помучить жизнь. На Родину она вряд ли захочет вернуться: слишком уж неласков Советский Союз к бывшим пленным и интернированным гражданам, считая абсолютно всех предателями. Пресловутая хрущевская «оттепель» убеждает в благих намерениях Кремля пока далеко не всех. В СССР вдова немца, как минимум, станет человеком второго сорта – со всеми вытекающими печальными последствиями.

Всё-таки придётся избрать второй путь, если таковой подвернётся. Но как искупить вину перед столькими молодыми соотечественниками жены, погибшими в «Октябре» в мирное время, на обычном вечернем киносеансе, ставшем для них смертельным?

Он зашёл в маленькое кафе, сел за столик у окна и уставился в одну точку. Вопроса официанта не расслышал. Тот, пожав плечами, удалился. Оцепенение длилось долго. Он успел несколько раз прокрутить перед глазами калейдоскоп былого, робко заглянуть в будущее. Увы, его-то и не просматривалось, как он ни напрягался.

Почувствовав нестерпимое одиночество, решил немедленно вызвать Татьяну домой. И почти бегом направился на почту, чтобы послать срочную телеграмму в Бельгию.

Уже на перроне вокзала, едва разомкнув объятия, он не удержался и кратко поведал всё, моля понять и простить. Закрыв лицо ладонями, она вскрикнула «Как ты мог?!», а он не нашёлся, что ответить. Помрачнев и окаменев, Татьяна на всём пути домой не произнесла ни слова. Заперлась в своей комнате, попросив оставить одну.

В тот страшный день в конце апреля 1959-го дала глубокую трещину хрупкая льдина, на которой дрейфовали в море бурлящих человеческих страстей эти два безумно любящих друг друга существа.

К счастью, внешне Татьяна изменилась мало. Оставалась приветливой, временами – ласковой и беззаботной, но холод в отношениях не таял долго. Вольфганг физически ощутил: их казавшийся вечным семейный союз вот-вот потерпит крушение, и спасти его вряд ли получится.

И тут, весьма кстати, подоспело предложение генерального директора его компании. Вольфгангу, единственному «знатоку» испанского языка, надлежало съездить в Бразилию и прозондировать возможность получения крупных заказов и даже вероятного открытия постоянного представительства концерна. Бразильский рынок обещал стать гигантским уже в ближайшие годы – у всех на слуху было бурное строительство новой столицы в центре страны по проекту знаменитого бразильского архитектора (кстати, немецкого происхождения!) Оскара Нимейера.

Вольфганг мягко напомнил шефу: в Бразилии говорят на португальском языке, а не на испанском. К тому же языком Сервантеса он овладевал – смешно сказать! – при помощи пленного испанца, на стройке, через пень-колоду…

– Ну и что? Ничего страшного! – отмахнулся герр Шумахер. – Уже через несколько недель перейдёте на португальский – ведь он, кажется, похож на испанский? Не искать же нам, право, переводчика в Германии – для этого уже нет времени. И вряд ли стоит посвящать любопытствующих чужаков в наши коммерческие дела.