Почему именно в профессиональной деятельности журналиста видели его коллеги причину мести, тоже просчитать было несложно. Если журналистское расследование всякий раз вскрывает такие факты, что ими поневоле начинают интересоваться правоохранительные органы, вплоть до Генеральной прокуратуры, о чем же еще говорить?! Дураку ясно...

Хотел бы увидеть Климов того дурака, кто смог бы ему показать конкретно, а не вообще, хотя бы один из таких фактов. Что-то не помнил он, чтобы та же Мосгорпрокуратура с ходу возбудила уголовное дело по подобным журналистским материалам. Нет, оно, может, и бывало, но, как правило, «жареные» факты те же «борзописцы» получали из «своих информированных источников», которые и находились чаще всего именно в прокуратуре либо в милиции. И, как правило, когда дело уже было расследовано, а преступники понесли наказание.

Но если у них полно рабочих версий, то почему же не воспользоваться бескорыстной помощью общественности? И Климов изъявил согласие немедленно выслушать всех, у кого имеются «реальные соображения». Он полагал, что из кучи информации всегда можно что-нибудь добыть – не в безвоздушном же пространстве жил человек, а вращался в своей привычной среде. Значит, мог делиться мыслями, соображениями, даже страхами от чьих-то угроз с коллегами. Они ж все упирают на то, что журналисты, подобные покойному Морозову, всегда ходят по лезвию бритвы, постоянно живут под угрозой расправы. То есть они уже по определению личности глубоко трагические. Как хочешь, так и понимай!..

Но все же из массы мусора подтверждение одной, вполне возможной, версии следователь получил. Их долгий разговор с Пашкиным, во всяком случае, стоил того, чтобы обратить внимание на ту тему, которой в последнее время как раз и занимался Леонид Борисович. Лишь один человек, правильнее сказать, женщина назвала его так уважительно, остальные – Леня, Леонид, даже Ленька, словно был он тут не серьезный журналист, работавший под постоянной угрозой опасности для жизни, а свойский парень, с которым запросто можно было поболтать, пивка попить, по бабам прошвырнуться. Эта женщина и была главным редактором канала Мариной Эдуардовной Малининой – сухощавой с виду, неяркой какой-то и неприветливой дамой лет где-то за тридцать, высокого роста, с острым, въедливым и недружелюбным взглядом и собранными в пучок волосами, как у типичного школьного завуча.

Во-первых, она сказала, что знала Морозова лично и довольно близко, пожалуй, более десятка лет, а во-вторых, назвала последнюю тему Леонида Борисовича поистине убойной. Ибо затрагивала эта передача такие слои общества, такие личности, что кое-кому мало не показалось бы после того, как программа вышла бы в эфир. Уверенность Малининой была столь велика, что Климов, естественно, сделал «стойку», подобно охотничьей собаке, почуявшей дичь.

– Вы могли бы меня подробнее ознакомить с этой вашей версией? Вы имеете в виду рестораны и их хозяев плюс окружение? – вежливо проявил свою осведомленность следователь, не ссылаясь, однако, на Пашкина – по просьбе самого оператора. Видимо, у того были причины.

Ах, какое недовольство немедленно выразило лицо главного редактора, голова которой пухла от забот в связи со срывом очередного «гвоздя», выражаясь газетным языком, по причине известного трагического события.

– Да, конечно, оно можно бы, но... это время, время! Некогда дышать! А кстати, откуда вам известна тема его репортажа?

Однако Климову уже надоела их «таинственность».

– Так у вас тут кого ни спросишь, все только о ресторанной теме Морозова и рассуждают. А что, разве это тайна? Тогда я просто обязан вас предупредить, что от нас у вас никаких тайн быть не может. Мы убийство расследуем, тяжкое уголовное преступление! Это вам понятно? А чего это вы вдруг как будто испугались? У вас есть причины чего-то бояться? Угроз? С чьей стороны? – Он буквально забросал ее вопросами.