– Вы знали Ермолаева Виталия Петровича? – Звонарев намеренно перешел сразу к делу: рука хозяина едва заметно дрогнула.

– Допустим, знал. И что?

– Убили.

– Вы что-то путаете: дело закрыто, обширный инфаркт.

То, что все – Князь, этот непонятно кто – знали о внутренних делах прокуратуры, начинало капитана обескураживать.

– Не путаю. Убийство. Пытаюсь выяснить, что и как.

– Профессиональная этика? – Рогачев закурил. – Знакомо, сам военный. Так, выходит, визит носит частный характер?

Капитан мотнул головой – догадливость собеседника удивляла: знал, что нельзя судить по внешности, а тут… усилием воли заставил себя собраться.

– Спрашивайте. Чем смогу, помогу. – Хозяин квартиры, в две затяжки прикончивший сигарету, раздавил окурок в пепельнице.

– Как давно вы знакомы с Ермолаевым?

– Давно… Лет пятнадцать, еще с чеченской. В Грозном познакомились, через кашу трупную пробивались. Меня ранили, Ерема подхватил и до медика тащил. Такая дружба дорогого стоит.

– И последние годы дружили?

– Когда у него «крыша потекла»? – хмыкнул невесело. – Он меня не узнавал, а я да, присматривал, как бы чего…

– Понятно… – внезапно у Звонарева кончились вопросы: что еще можно спросить и как это сделать тактично?

– Майор… – хозяин будто мысли читал, – про архив этот гребаный спросить хочешь? Ну, так будь мужиком, спроси прямо!

– Ты его видел?

– Архив? Никогда. Знать о существовании знаю, а видеть не видел. Ерема, когда в уме был, никогда о нем не упоминал… знаешь, я подозревать стал, что в уме он и не знал о нем. А тот, второй… даже говорить об этом дико! – второй Ерема жучара был страшный, реально будто другой человек… или бес какой вселился.

– Веришь в бесов?

– Я как-то домой к нему заехал, узнать, как дела… Ерема открывает – при параде, будто в гроб ложиться, – спрашивает: «Что надо?». Я ему: «Дружище, это ж я, с пузырем – давай, по старой памяти!». А он мне… ты знал его? – Звонарев кивнул. – Тогда знаешь, за словом в карман не лез – так завернуть мог, что любо-дорого. А тут: «Извините, мы не знакомы. Будьте добры не тревожить…», ну и все в таком духе. И дверь захлопнул.

– Лихо.

– Да… Жутко становится – я смерти повидал достаточно, но тут… не по себе. Из одной банки тушенку жрали, и вдруг перед тобой другой человек. – Рогачев закурил еще одну сигарету – руки заметно подрагивали: действительно, пуганул мужика чужой психоз…

– Говоришь, присматривал за ним… кто мог желать ему смерти? Или, может, о бабе его знаешь?

– Да кто угодно. – Рогачев пожал мощными плечами. – Про бумажки многие в городе знали, с разными предложениями подкатывали. Может, кто особо пугливый и не сдержался. А баба… никогда не слышал; да и как приглядывал – не следил же! – просто, как что всплывало, проверял, чтоб никто злого не замыслил.

– Про убийство… ведь, если архив всплывет, будет хуже, в том числе тем, кто убил.

– Не все умеют просчитывать варианты: сначала вредят, потом жалеют. Кстати, с чего ты решил, что его убили?

Капитан помолчал – не знал, стоит ли делиться информацией. Но Рогачев, если причастен, «спалится», попытавшись его убрать, а если чист – может, что и подскажет…

Он вкратце пересказал историю с моргом, визит к матери, попытку убийства… Когда закончил, хозяин сидел в глубокой задумчивости.

– Дела… И что по этому гадству думаешь?

– Ничего. Иду от точки к точке.

– Стрелок, убийство… канитель неслабая, – Рогачев почесал седоватую голову. – Кто-то, видать, очень против, чтоб ты копошился. Даже, честно сказать, не соображу, что присоветовать… Могу охранника дать, но – сам знаешь – если захотят, «положат» в любом случае.