– Твой брат случайно не учился в Ленинграде в ингушской театральной студии? – поспешил с вопросом. – Он и его сокурсники часто заходили к нам в общежитие проведать своих земляков из Чечено-Ингушетии.

Широкая улыбка расплылась по бледно-желтому лицу заместителя начальника финансовой службы. Расправив рыжие пропитанные никотином усы, утвердительно кивнул головой, давая понять, что он очень даже хорошо знает того, о ком идет речь.

– Но он не родной брат, – внес он малозначительную для меня поправку. – Родной брат не учился в Ленинграде. Обучение в ингушской театральной студии проходил Руслан, двоюродный брат.

– Да припоминаю ребят – будущих артистов театра, – обрадовался я. – Был среди них некто Ислам. Гитарист, балагур, он чаще всех бывал у нас.

– Ислам погиб во время одного из антирусских митингов. Угодил под шальную пулю кого-то из чересчур эмоциональных участников, в экстазе, открывшем огонь из автомата.

Наш разговор, неожиданно перестроившийся на грустную волну, был прерван визитом соседки по лестничной площадке. Она зашла на шум, раздававшийся из полуоткрытых дверей. Из ее рассказа мы узнали, что она никуда не уехала с началом в Грозном боевых действий, потому что некуда было бежать. Вместе с мужем пережила штурм города в подвале.

– Что же они наделали?! – перешла она к тому, что ее больше всего задело за живое. – Говорю им: «Я же русская!». А они в ответ: «Какая ты русская? С чучмеками жила, значит, такая, как и они». И автоматной очередью по телевизору, холодильнику, мебели. Мы их так ждали, так ждали во время дудаевского беспредела, но они пришли и такое натворили, что лучше бы вообще не приходили.

Александр Николаевич молча наблюдал за суетой чужих ему людей, до конца не веря, что может получиться что-нибудь путное из затеи, спонтанно родившейся в голове подчиненного. Но был доволен наличием хотя бы такого результата. Доволен настолько, что решился озвучить то, что ему показалось вполне своевременным.

– Мне надо в Москву. Как теперь выбраться отсюда? – обратился он ко всем присутствующим в большой комнате, которая без мебели и при наличии высокого потолка казалась мне очень даже просторной и вполне пригодной для размещения в ней операционного зала.

– Страшко, по-видимому, уже улетел, – продолжал размышлять вслух вице-президент. – У кого просить помощи? Разве что у коменданта города.

– Это только завтра. Сегодня вы наши гости, – объявил Шарани, особо не вникая в переживания москвича.

– Не до веселья нам. «Мне домой надо», – уже более уверенным тоном произнес Александр Николаевич.

Уверенности придал своему голосу и начфин: «Решение принято, и обсуждению не подлежит».

Но сам он в вечеринке, посвященной банкирам, участвовать не стал. Мы оказались всецело во власти Бориса Бокова, который привел нас к полуразрушенному многоэтажному жилому дому. Поднялись на седьмой этаж, почти прижимаясь к стене в местах, где лестничные пролеты свисали вниз бетонной трухой. Зашли в квартиру, которая выглядела на удивление прилично. Усилиями новых жильцов на стены были поклеены бумажные обои, а в окна вставлены стекла. Мебель в зале, где был накрыт стол, была собрана из уцелевших частей дорогих гарнитуров.

Нас радушно встретили до зубов вооруженные милиционеры, а также женщины финансовой части МВД Чечни.

К двенадцати часам ночи было выпито все, что стояло на освещенном свечками столе. Как всегда, не хватило. Александр Николаевич вытащил портмоне: «Найдите еще водки». Бойсар, так звали одного из служивых министерства внутренних дел, вызвался решить проблему. И, несмотря на сомнения жаждущих, которые не были высказаны вслух, но легко читались на лицах, он справился с непосильной задачей. Буквально через час он ввалился в квартиру с огромным баулом, в котором весело звенели бутылки с суррогатным пойлом. Но я уже был не в силах не только пить, но даже видеть, как это делают другие.