Рыцари покрутили головами, но не тронулись с места. Однако вперёд вышел посланник – единственный, кто не носил тяжёлой защиты на голове. Обмотав дыхательные пути шарфом, он скрылся в облаке гари и вернулся быстро, едва не потеряв сознание:

– Сгорели и задохнулись, сучата… Нету живых… Хорошее оружие, милорд. Жаль, что заморское, в наших войсках запрещено.

– Теперь счёт равный, – процедил Плоддеан. – Оба ведём себя не по-рыцарски.

– Счёт в команду синих, – разочаровал Кулес. – Потому что мы больше нарубили. Уходим!

***

Вечером после осмотра и перевязки лекарем, когда Плоддеан отправился с домашними рыцарями в бордель, Кулескор искал свою давнюю знакомую. Долгая разлука вызывала стеснение, потому у первых лиц лагеря мятежников и у самой аббатисы он так и не узнал, где живёт монахиня. Пытался выяснить с помощью слуг и мелких рыцарей, но люди терялись в показаниях. Кулес понял, что многие даже в лицо не знают ту, о ком идёт речь, и решил найти сира Кайфре в городских казармах. Рыцарь, словно почуяв неладное, недовольно хмыкнул, но барон напомнил о заданном разыскиваемой им вопросе. Между ними имелась особая связь, что убедило гарнизонного капитана в благости намерений приезжего.

Жила и несла службу она в главной церкви города, доминирующей над северным районом. Путь до магистрата, где проводились собрания, со слов сопровождающего Кулескора сира Кайфре, проделывала одна, без сопровождения. Коня ей дал сам бурмистр по приезду. Кайфре, осматривая со своим спутником молчаливые из-за военного положения улицы Наркивьи, рассказывал, что из всех членов совета Анориа приехала последней и быстро завоевала доверие окружающих. Кулес отвечал, как она всю свою жизнь с момента получения сана внушала доверие чистотой и искренностью слов и помыслов. Рыцарь, хотя и старался быть порядочным, однако не удержался от личного вопроса:

– Что же за связь между бароном с отшиба конфедерации и монахиней, давшей всевозможные обеты и несущей службу при аббатствах столицы, в центре нашего государства?

Кулес долго переглядывался с двумя мальчишками-оборванцами. Они прятались за лавкой под заколоченным домом, пугливо рассматривали двух вооружённых всадников, чьи одежды украшали гербы. Пошарив в наплечной сумке, барон нашёл мешочек с серебряниками, достал пару монет и бросил к лавке. Один из юнцов подбежал, подобрал монеты и показал другу. Проводили военных мальчишки полными удивления взорами.

– Она бесплодна, если ты на что-то намекаешь, – ответил Кулескор, когда они проезжали по другой улице. – Я влюбился в неё юнцом. Тогда отец возил меня в столичные земли на какой-то дипломатический приём. Анориа только получила сан и заступила на службу духовником к одному из баронов столичных земель. Почти сразу после семинарии, как выпытал я у моего ровесника, сынка того барона.

– Трогательно. Но любовь ведь исчезла, правда?

– Да, несколько лет я вёл распутный образ жизни, пока не нашёл её, – барон рассматривал качающиеся от ветра вывески таверн, лавок и мастерских. – Клайла, моя нынешняя супруга, как две капли воды похожа на Анориа. Разве что рыжеволоса, и моложе аббатисы на много зим.

– Где же твоя семья? – спросил Кайфре, приветствовав отряд рыцарей, которые двигались по улице навстречу.

– Они находятся в Лартомиане последние пару месяцев, – голос провинциала слегка задрожал. – Я не ждал, что столица под еретиками. И не успел вывести родных. Надеюсь, они спрятались.

Молча проехали две улицы. Сопровождающий обменялся поклонами с ещё одним патрульным отрядом и вновь поинтересовался:

– Что же они делали в логовище зверя? Зачем ты отправил их туда?