И тут до них донёсся издалека громкий, протяжный вопль.

Рэйварго почувствовал, как сердце его на секунду остановилось. Придя в себя, он быстро огляделся и увидел, что оборотни тоже оглядываются, а на их лицах написан свирепый испуг. «Это кричал не человек, – понял Рэйварго. – Крик человека так бы их не напугал». В этот момент в поле его зрения попал Октай, и Рэйварго с изумлением увидел, что лицо молодого оборотня абсолютно спокойно. Он, правда, слегка вздрогнул, но явно не от страха, а не от неожиданности. Октай заметил его взгляд и тут же изумил Рэйварго ещё больше: он повернулся к нему, слегка улыбнулся и подмигнул.

«Ты знаешь, кто это, – подумал Рэйварго. Октай поднял голову и посмотрел в небо. Крик повторился, и юноша широко улыбнулся.

– Кто это? – яростным от страха голосом крикнул Мордрей.

– Ясно кто, – злорадно пробормотал Октай. Он развернулся к Рэйварго и посмотрел на него, потом быстро стрельнул глазами в сторону купы тёмных деревьев недалеко от тропинки. Рэйварго еле заметно кивнул и тихонько отступил на шаг. Оборотни не заметили этого – они всё ещё пялились в небо. Рэйварго подкрался к деревьям и посмотрел на Октая, думая, что тот сейчас подойдёт к нему, но тот не двигался с места. Но в следующую секунду Рэйварго уже забыл о нём – крик повторился, и его сразу подхватил кто-то ещё.

Из-за крон сосен в пасмурном темнеющем небе вдруг показались два огромных силуэта каких-то невиданных птиц… если только бывают птицы с четырьмя лапами и звериными хвостами. Грифоны! Рэйварго был так потрясён, что ухватился рукою за ствол дерева. Никто не обратил на него внимания – все оборотни потрясённо замерли, задрав головы, разинув рты и широко открыв глаза.

А в это время грифоны, сделав огромный круг над поляной, опустились на землю. Один был огромный, размером с вертолёт, похожий на нечто среднее между медведем и рысью, только ещё с толстым клювом и огромными оперенными крыльями. Второй был размером с лошадь, похожий на худого льва с головой, шеей и крыльями грифа. С его спины соскочила девушка с длинными волосами серого цвета. Её бледное лицо было перекошено от ярости, а глаза сверкали.

– Таркес, Бирлюс! Бейте их! – яростно крикнула девушка, но грифоны явно не нуждались в указаниях – их глаза сверкали звериной яростью, из клювов раздавались жуткие злые вопли – не то птичьи, не то звериные. Они помчались на оборотней, хлопая крыльями и щёлкая клювами. Рэйварго только сейчас понял, что он не видит Октая.

При виде грифонов оборотни замерли от неожиданности. Рэйварго готов был дать голову на отсечение, что каждый из них подумал о бегстве. Но тут Морика – что ни говори, в храбрости ей было не отказать – выхватила нож и закричала:

– В бой! Убейте этих куриц!

Она первая побежала навстречу грифонам, которые уже оставили девушку далеко позади. За ней побежал Мордрей, размахивая своим длинным ножом и громко крича. Остальные девятеро тут же бросились следом, как будто крик Морики вывел их из оцепенения. Один из них вырвался вперёд, обогнав Морику, и бросился на небольшого грифона, явно намереваясь вонзить нож в его брюхо, но тот резко нагнул голову и схватил его за левую руку своим длинным клювом. Разогнув шею, он вздёрнул оборотня в воздух, и тот дико закричал – его рука была сломана. Грифон отшвырнул его в сторону, и он снова завопил, когда мощные лапы второго зверя разом опустились на его грудь, раздавив её. Рэйварго почувствовал, как волосы у него на голове шевельнулись от ужаса – он ещё никогда не видел, как кого-нибудь убивают. Но оборотням, видно, было к этому не привыкать – гибель товарища больше разозлила их, чем испугала. Крича от ярости, они всей гурьбой накинулись на двух грифонов. Рэйварго понял, что сейчас у него появился шанс спастись, но он и пошевелиться не мог от потрясения – не каждый день увидишь такую жуткую свалку. Наконец он увидел Октая – тот бежал к девушке, огибая дерущихся. Рэйварго побежал к нему, но тут же споткнулся обо что-то и растянулся на траве. Приподнявшись, он понял, что ему подставили подножку – и сделал это не кто иной, как Щен. Старый оборотень стоял, прислонившись к стволу распускающейся лиственницы, и безумно улыбался.