– А что такое частный анатом?

– Это вольный термин, Руби. Я употребляю его в отношении состоятельных людей, проявляющих нездоровый интерес к темным сторонам природных аномалий.

– В чем необычность этого ребенка?

– Как и вы, Руби, я могу только догадываться.

Руби на время умолкает, погружается в размышления, рассеянно поглаживая истрепанный шелк своей призрачной шляпы. Потом:

– Я ничем не занят, с вашего позволения, мог бы помочь вам в поисках ребенка.

– Я работаю одна.

– Неужели не сделаете исключения для старого приятеля, у которого куча свободного времени?

– Нет.

Руби показывает на картину, что висит над камином.

– А это, смотрю, Ирландия?

– Уиклоу.

– Похоже: грязь, холмы, дождь.

– Я его почти не помню.

– Я вас сразу узнал, – говорит он. – Увидел, как вы стоите на церковном дворе, увидел ваши рыжие волосы, выбивающиеся из-под вдовьего чепца, и сказал себе: «Матерь Божья, да это же Бриджет. Зеленые глаза, библейский норов».

– Можно подумать, вы что-то можете знать про мой норов и мои глаза. – Брайди подносит ко рту трубку.

– Мне больно на вас смотреть. – Лицо его озаряет улыбка.

– В смысле? – прищуривается Брайди.

– Вот бы мне сейчас покурить. Ради этого я готов на все.

– Так не смотрите на меня.

Они сидят перед камином.

Подняв голову, Брайди замечает, что Руби пристально разглядывает ее. Почувствовав, как щеки ее внезапно опалил жар, она отодвигается подальше от огня.

В глазах Руби появляется лукавое выражение.

– Брайди, а ведь это вы вызволили меня из-под земли. Я услышал над собой топот ваших ножек, поднялся из могилы и побежал за вами.

От ее внимания не укрылась нежность, прозвучавшая в его голосе, когда он произносил ее имя. Она смерила его строгим взглядом.

– Руби, к моему приходу вы уже материализовались, сидели развалившись у какой-то гробницы. К тому же как я могла вызвать дух человека, которого не знаю?

Руби встает, пристраивается перед камином, словно греет зад.

– Вы действительно меня не знаете?

– Господи боже мой, да скажите уже, откуда! – вскипает Брайди. И тут же жалеет о своей вспышке.

Сама того не желая, она признала, что они знакомы. И дала понять, что хотела бы получить ответ.

В лице Руби торжество. Вытатуированный якорь на его руке грациозно опускается. Русалка улыбается в зеркало.

– Вы у нас дознаватель, вот и соображайте.

С этими словами, подмигнув, он улетучивается сквозь стену.

Няня, миссис Бидди, сидит, положив больную ногу на перевернутое ведро. Сама она плотная и коренастая, но шея и запястья у нее тонкие, а пальцы длинные, как у ловкого карманника, так что всем своим видом она производит впечатление громоздкости в сочетании с проворной грацией. Возраста она среднего, но, говоря по чести, молодо она никогда не выглядела. В жизни ей приходилось и тяжко, и сладко; то и другое наложило отпечаток на ее внешность. В облике ее сквозит нечто хищническое: в широко посаженных глазах – блеск дикарской хитрости, нос приплющенный, бровей почти нет. Остальную часть лица занимает большой рот, в котором с каждой стороны отсутствует по несколько зубов, что придает ей сходство с беспутным мартовским котом. Равно как и шрам над бровью, глубокий рубец на мочке уха и обрубок указательного пальца. Волосы мышиного цвета уложены в удивительное сооружение: разделенные посередине четким прямым пробором, с боков высоко на голове они собраны в два пышных конусообразных пучка. Лицо завораживающее, подвижное – в считаные секунды из наивного и простодушного превращается в кислую мину злобной старухи.

Ребенок, как кажется няньке, не устает ее рассматривать. И слушать тоже. Ибо голос у миссис Бибби, как и лицо, постоянно меняется. Полнится самыми разными интонациями: то он строгий, то вкрадчивый или веселый и скабрезный. В сравнении с предыдущей няней, которая очень уж уважала джин и оттого добрую часть своей шестилетней службы проспала лицом вниз, миссис Бибби – занимательное зрелище.