Балок Гхош просунул голову в дверь и спросил, не хочет ли он чашку чая. Самшер кивнул, уставившись на путаницу электрических проводов и ворон за окном.

Лали собирала вещи, аккуратно укладывая одежду на дно больших полиэтиленовых мешков за неимением другой тары. Она подумывала о том, чтобы пойти и попросить у кого-то из девушек чемодан или хотя бы багажную сумку. Но потом решила, что обойдется: не хотела отвечать на вопросы или вызывать любопытство, особенно когда не знала, чего ожидать. Она села на кровать, бросив на пол сложенную блузку, которую держала в руке. По сути, она заключила сделку с мадам Шефали – сделку, не прописанную на бумаге и даже не изложенную в общих чертах.

Она оглядела комнату с разбросанными повсюду вещами и почувствовала, как надвигается опустошенность. Тяжело отказываться от своего угла, где ты сама себе хозяйка. Жилье обходилось ей недешево и кишело тараканами, но она долго шла к тому, чтобы позволить себе собственные четыре стены. Иногда казалось, что комната медленно высасывает из нее душу, требуя ежемесячных вложений, и Лали трудилась как проклятая, зарабатывая на содержание места, из которого хотела сбежать. И все же это была ее собственность. Единственная вещь в мире, которая по-настоящему принадлежала ей. Комната придавала ей смелости, дарила возможность закрыться от мира. Многие женщины так же относились к здешней жизни. Что и говорить, всем жилось несладко, но случались у них и хорошие минуты, и, несмотря ни на что, эта жизнь принадлежала им. В такие моменты, как этот, Лали почти понимала Малини с ее суровой одержимостью и стремлением к справедливости.

Лали остановилась перед свежевыкрашенной дверью в приватных апартаментах мадам Шефали «наверху», как она их мысленно называла, и на мгновение заколебалась, затем с чувством, средним между мстительностью и бессильным отчаянием, распахнула дверь с такой силой, что та ударилась о стенку. Бросила свои полиэтиленовые пакеты на девственно-чистую кровать. Чинту провел ее через роскошную гостиную в маленькую спальню. Она заметила, что дверь запирается изнутри. Сама дверь тяжелая, выкрашенная в темно-красный цвет. Широкая двуспальная кровать занимала внушительную часть пространства. Застеленная красивым молочно-белым бельем, она разительно отличалась от убогой шаткой кровати с дешевыми набивными хлопчатобумажными простынями, на которых Лали провела большую часть своей жизни. Пол сверкал, и в комнате разливался слабый цветочный аромат. Новый кондиционер был установлен прямо над кроватью.

Поначалу, прорвавшись сквозь туман необъяснимой беспомощности, Лали почувствовала прилив облегчения, как если бы прошагала много миль по невыносимой жаре в разгар лета и вдруг кто-то притормозил рядом с ней в машине с кондиционером, предлагая погрузиться в сладостную прохладу. Но она знала мадам Шефали, как знала и это место. Она видела, как девушки отчаянно хватались за внезапную удачу, обещание замужества, признание в любви, внимание богатого бабу, который оплачивал бы аренду, что избавляло от необходимости стоять на улице. Такая щедрость судьбы была недолгой, и Лали давно усвоила, что несбывшиеся надежды бьют сильнее, чем меняющиеся обстоятельства. Или, может, она просто утратила веру в лучшее. Что-то, в конце концов, приходилось отдавать. Надежда не годилась как стратегия выживания в Сонагачи.

Лали подумала, что надо бы распаковать багаж. Одежды оказалось гораздо больше, чем она предполагала, – вещи выползали из всех щелей, словно крысы, стоило ей приступить к сортировке. Она выгрузила кое-что из мешков и прошлась по комнате, прижимая к груди ворох дешевого тряпья. Одежда как будто шептала, что ей не место в этих хоромах. Здесь не было ни комодов, ни металлических шкафов, да даже стального сундука.