– В лейксайдском клубе устроили танцы. Это на главной дороге, – объяснил Фабиан, кивнув в сторону плато. – Дядя разрешил им взять с фермы грузовик. Тогда у нас было больше бензина.

– Значит, на ферме, осталась семья Джонсов, миссис Дак, разнорабочий и Маркинс?

– Совершенно верно.

Обхватив длинными пальцами колено, Аллейн повернулся к собеседнику.

– А теперь, мистер Лосс, – спокойно произнес он, – скажите честно, зачем вы меня сюда пригласили?

Фабиан ударил ладонью по рулю:

– Я же писал вам, что живу в постоянном кошмаре. Посмотрите на это место. Наши ближайшие соседи находятся в десяти милях отсюда. Каково это? Когда в январе настало время стрижки, приехали все те же люди и все пошло по раз и навсегда заведенному порядку. Те же долгие вечера и неизменный запах лаванды, жимолости и жирной шерсти. Сейчас как раз прессуют шерсть, и прошлое как будто ожило. Стригали все время говорят об убийстве. При виде нас они умолкают, но во время каждого перекура неизменно возвращаются к этой теме. На днях я застал мальчишек за интересным занятием – один из них сидел на корточках под поднятой плитой пресса, а другой обкладывал его шерстью. Экспериментируют. Я их шуганул как следует.

Повернувшись, он в упор посмотрел на Аллейна:

– Мы стараемся не говорить. Последние полгода это закрытая тема. Однако всем от этого тошно. И к тому же страдает моя работа. Я не в состоянии ничего делать.

– Кстати, о вашей работе. Я как раз хотел о ней поговорить.

– Вероятно, в полиции вам уже сказали, чем я занимаюсь.

– Мне сообщили об этом в штабе. Это часть моего задания.

– Я предполагал, – тихо произнес Фабиан.

– Надеюсь, вы поняли, что я приехал с особой миссией – выяснить вероятность утечки информации к противнику. То, чем я занимался в мирное время в отделе уголовного розыска, не имеет ничего общего с моим теперешним родом деятельности. Я бы вряд ли приехал, если бы не предположение, что смерть миссис Рубрик как-то связана с интересующей нас проблемой. Я здесь с ведома и по просьбе моих коллег.

– Мои шансы растут, – заметил Фабиан. – Что вы думаете о моем детище?

– Мне показывали чертежи, но я, естественно, ничего не понял. Я весьма далек от артиллерии. Но оценить важность вашей работы мне вполне по силам, как и то, что ее следует хранить в строжайшем секрете. Ведь это в связи с ней возникли подозрения в шпионаже?

– Да. Хотя мне эта идея кажется абсурдной. Мы работаем в изолированном помещении, которое в наше отсутствие запирается, а все чертежи и расчеты, во всяком случае, те, которые имеют хоть какую-то ценность, постоянно хранятся в сейфе.

– Вы сказали «мы»?

– Со мной работает Дуглас Грейс. Он отвечает за практическое воплощение идей. Я – чистый теоретик. Когда началась война, жил в Англии и даже успел весьма бесславно поучаствовать в ныне благополучно забытой Норвежской операции[2]. Там я заполучил ревматизм и вернулся в строй как раз вовремя, чтобы схлопотать по голове в Дюнкерке.

Фабиан запнулся, словно хотел что-то сказать, но потом передумал.

– Такие вот дела, – продолжал он. – Потом, когда меня немного привели в порядок, я попал на закрытое предприятие в Англии, где у меня и зародилась идея нового оружия. Трещина в черепе давала о себе знать, здоровье мое окончательно пошатнулось, и вскоре меня вышибли из армии. Тут на меня обрушилась прикатившая в Англию Флосси, которая твердо решила забрать мужниного племянника к себе, чтобы возвратить беднягу к жизни. Она сказала, что привыкла присматривать за инвалидами, имея в виду старину Артура с его эндокардитом. Я был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Здесь я стал работать над своей идеей.